-Ты любил когда-нибудь, Григорий?-неожиданно спросил Кузьма.
-Кого?
-Ну…девку, бабу…
Гринька невесело ухмыльнулся.
-Я-то любил…-Он долго смотрел на папироску, словно не решался говорить дальше, главное. Потом сказал:-А вот меня-не шибко. А я, может, и сичас люблю.
-Что ты говоришь! Расскажи.
-Хм!-Гринька с усмешкой посмотрел на Кузьму.-Тебе зачем?
-Интересно.У меня… Ну, интересно.
-Да тут и рассказывать нечего. Живет в одной деревне вдовая баба. Девчонка у ней лет восьми… не от меня, конечно. О…
… показать весь текст …

Костер потрескивал, выхватывал из тьмы трепетный, слабый круг света. А дальше, выше, кругом-огромная ночь. Теплая, мягкая, гибельная. Беспокойно в такую ночь, без причины радостно. И совсем не страшно, что Земля, эта маленькая крошечка, летит куда-то-в бездонное, непостижимое, в мрак и пустоту. Здесь, на Земле, ворочается, кипит, стонет, кричит Жизнь.
Зовут неутомимые перепела. Шуршат в траве змеи. Тихо исходят соком молодые березки.

-Ну, как вы раньше охотничали?
-Сича-ас,-весело засуетился Михеюшка. Наскоро подкинул в камелек, свернул «косушку» и, устроившись получше на чурбаке, начал:-Это ведь когда было-то!До японской! Соберемся, бывало, человек пять-шесть ребят, наладим, братец ты мой… тебя как зовут, я не спросил.
Ответа не последовало-Егор крепко спал.
Михеич не огорчился.
-Уморился.Молодые…знамо дело. Дэ-э…-Он поправил короткой клюкой дрова, подумал и стал рассказывать себе:-Соберемся мы это впятером, дружки… А здоровые какие все были! Эх ты, господи, господи!.. Прошла жись. Вроде сон какой.-Он замолчал, задумался.

-…Где бог сидит?..
-На небесах…
-Да небеса-то…эт что, по-твоему?Это же нормальный воздух! Попробуй усиди на ём. А если б небеса, скажем, твердые были, то как тогда через их звезды видать? Ты через стенку много видишь? Что…
-А у попа спрашивал, где бог сидит?
-Спрашивал."В твоей,-говорит,-глупой башке он тоже сидит".У нас поп сурьезный был.

Если у человека постоянно отнимают право на человеческое достоинство, не забывает ли он, что оно вообще существует на свете?

Детройт, центр машиностроения, в развалинах;"Дженерал Электрик"-распродан;"Голливуд"-тоже;при попытке расконсервировать стратегические нефтяные скважины случилась крупная экологическая катастрофа;крупнейший капитал вложен в интернет продукт.

Пахнет машинным маслом, соляркой. Вместо неба над головой висит тяжелый мазутный дым. Плавает в нем бледный круг солнца. Мазин хватается за стволы бородавчатых сосенок, отдергивает руку-стволы железные и горячие, словно трубы парового отопления. Иглы на них металлические, с вороным отливом. Он трогает пружинистую кочку-трава тоже железная, горячая. Под ржавыми скрежещущими листьями брусники гроздьями висят никелированные ягоды. От коричневой воды поднимается пар. С чмоканьем лопаются громадные п…
… показать весь текст …

-Все то у тебя заранее известно, предначертано судьбой, а я не желаю… Почему ты смеешься???
-Тебе предназначено быть великим реформатором!

Лейтенант Яновский рассеянно смотрел в окно машины, улыбался каким-то своим мыслям, покусывал молодую нежную травинку.
-Ты знаешь, Тимошин,-сказал он,-я ночью из-за шума спать не мог.
Оперативник удивленно взглянул на него:
-Какого шума? Тихо, по-моему, было…
Яновский засмеялся:
-Стареешь, друг! Слух слабеет. Сегодня ночью на деревьях почки лопались! Смотри, все листья распустились…
Тимошин сказал:
-А я сроду не слыхал, как почки лопаются. Вот ты скажи мне, почему листья всегда ночью распускаются?
Яновский пожал плечами:
-Природа-как сильные люди: щедра, но застенчива…

Старость-это когда умерли все друзья.

Джентельмену не положено садиться, пока дама или дикая кошка стоит.

Возможно, что она еще долго не сможет есть… Ее рвет женщиной, в которую ее превратили, которая никого не любит, не чувствительна к красоте мира, не способна даже плакать.

Спорили долго, горячо и сперва по существу. Потом Колченог неудачно выкрикнул, что время теперь военное, а все про это забывают… Слухач стал объяснять, что никакой войны нет и никогда не было, а есть и будет Большое Разрыхление Почвы. Да не Разрыхление, возразили в толпе, а Необходимое Заболачивание. Разрыхление давно кончилось, уже сколько лет как заболачивание… Поднялся старец и, выкатив глаза, хрипло завопил, что все это нельзя, что нет никакого такого Заболачивания, а есть, была и будет Пого…
… показать весь текст …

Зимы как-то в этом году мало было, и весна странная. Поехали мы со своим в лес, за подснежниками. Снег есть, а подснежников нет!

Красная земля Тары давала ей силы как молоко матери.

Оказывается, он не знал названий ни одного дерева. Он их просто делил на лиственные и хвойные. Из лиственных он мог наверняка определить только березу. Девушка устраивала ему экзамены и хохотала до слез.
-Джон, знаете ли вы, что деревья могут летать?-однажды спросила Мод.
Они стояли с Кленовым на скалистом обрыве, откуда хорошо была видна Белая вилла и резко вырисовывалась на горизонте одинокая вершина Ктэдн.
-Нет, не знаю,-почти испуганно ответил Кленов, постоянно становившийся в тупик от вопр…
… показать весь текст …

Кленов видел на фотографии утесы, белую пену горной речушки, черные камни, у которых вздымались буруны, и остроносую лодчонку-шитик с высокими бортами. В лодке стояла, управляя веслом, женщина с развевающимися волосами. На ней была лишь набедренная повязка.
-Это что? Негатив?Почему она черная?-поинтересовался Кленов.
-Это позитив, милейший! Она чернокожая.
-Ничего не понимаю,-признался Кленов.-Откуда здесь, в тайге, чернокожие? К тому же она, как мне кажется… очень рослая.
-Боюсь, что я не достал бы ей до плеча. А волосы у нее огненные, рыжие, как моя борода…

Вот приезжает с фронта Герман, сообщает, что Луга взята. Рассказывает о мальчиках, которые держат передний край. Они знают, что обречены, но по-спортивному, подчеркнуто спокойны: читают книжку, разорвав ее на части. Авантюрный роман.Читают в окопах. Передавая друг другу часть за частью. И, услышав его рассказ, я вспоминаю, как шел в той же Луге через запруду на озере, где водопад, и вода кипела. И два мальчика со спортивным, строгим, холодноватым выражением лица, им лет по шестнадцать, ныряли с плотины в этот водопад спиной, будто совершали обряд, так строго.

Незаметно и скромно встретили мы Новый, сорок первый, год. Он притворялся смирным, но я давно заметил, что несчастен не високосный год, а следующий за ним. Все было тихо, слишком тихо.

В перепутанной моей душе одним из яснейших и несомненых чувств была моя любовь к Наташе. Она училась в 4 классе, ей предстояли первые экзамены, и никак не давалась ей арифметика. То есть имела она четверку, но я-то знал, что самый вид арифметической задачи повергал ее в растерянность, как меня в те же годы. Я не верил, что это решается. Не знал, как начинать думать. Впервые в сорок пять лет понял я арифметику и научился решать задачи лучше даже, чем первый ученик Наташиного класса, тоненький мальчик в очках.