Зависть скручивает чувства в морской узел, превращая их в якорь наших стремлений.

Ей было уже много лет, каждый из которых она провела в родном доме, где когда-то случайно появилась на свет. Ее не ждали, но и прогонять не стали. Выделили не большой уголок, где она коротала долгие зимние вечера и тоскливые осенние ночи, а летом и весной жадно глотала солнечное тепло.
Иногда ее даже показывали друзьям и знакомым, но тут же смущенно прятали за спинами или отправляли домой, в уже обжитой уголок. Так шли года: она становилась все больше и сильнее. Места в углу стало явно не хватат…
… показать весь текст …

Гнуснейшая привычка карликовых умов —
приписывать свое духовное убожество другим.

Если у меня другое мнение, это не значит, что я ваш враг или идиот. Это просто значит, что у меня другое мнение.

Как у нас в июле ночи холодны пронзительно.
Как-то, помню, на Купалу вовсе был мороз.
Угадайте, где я грелся. Ну, хоть приблизительно!
Так и быть, скажу: в НИРВАНУ бес меня занёс.

Возвернулся… Вот, ей Богу, ничего хорошего:
Подсознание хромает, третий глаз подбит,
Эго дыбом, чакры набок, аура взъерошена,
И двойник астральный, Вася, на меня сердит.

Невербальные посланья шлёт телепатически
И во внутреннее ухо гадости орёт:
«Ты чего не отдаёшь, мол, сволочь, долг кармический!
Будешь в следующей ж…
… показать весь текст …

Дорогая, я вышел сегодня из дому поздно вечером
подышать свежим воздухом, веющим с океана.
Закат догорал в партере китайским веером,
и туча клубилась, как крышка концертного фортепьяно.

Четверть века назад ты питала пристрастье к люля и к финикам,
рисовала тушью в блокноте, немножко пела,
развлекалась со мной; но потом сошлась с инженером-химиком
и, судя по письмам, чудовищно поглупела.

Теперь тебя видят в церквях в провинции и в метрополии
на панихидах по общим друзьям, идущих теперь сплошною…
… показать весь текст …

В городе, где задушен был император Павел,
даже вблизи от замка, где он задушен был,
есть монумент известный (скульптор его поставил).
Как он стоит, я помню. Чей монумент, забыл.

Мимо него налево, да через мост направо,
и по прямой на остров, — как его бишь? склероз, —
шел я на днях не быстро, маршировал не браво.
Вот, бормотал, поди ж ты! как меня черт занес.

Ах, решето — не память! Где же мои проценты?
Где золотые ночи в розах, серые дни во мхах?
Где граммофон стозвонный — чисто рояль концер…
… показать весь текст …

«Не жду тебя» — самой себе обет…
И небо облаками не тревожит,
В них не ищу я образов похожих
На нас двоих, которых больше нет.
Пускай на крыльях унесут мечты
За горизонт далекий птичьи стаи
Для тех кто верит, тех, кто не устали.
Не жду тебя. И ты меня не жди.
Не слез моих плывет по небу взвесь,
Пусть станут облака — лишь облаками.
За нас двоих решила я — «не с нами»
Забыв про небо, прошептав — «не здесь».

А он говорил ей: «Живи без мечты и снов.
Всему есть пределы и точки в конце строки.
Слова — это ложь, значит мир состоит из слов…»
А ей так хотелось коснуться его руки…
Она закрывала на правду глаза и вновь
Училась, как в школе, прилежно кроить и шить,
Неровность душевную, вытачки «под любовь»…
А он говорил ей: «Возьми, лучше, крепче нить,
Иначе порвется. Стихом ли, молчаньем ли,
Проверкой на прочность, без сути и без причин…»
И долго курил, обжигая покой внутри,
Себя представляя на месте ее мужчин…

Под дождём

Босоногая ночь, разомлев ото сна,
Мне танцует любовь в ожерелье жемчужин.
Ей партнер в этом танце сегодня не нужен,
Ей не нужен никто, она слишком пьяна.
Она слишком одна в этом доме дождя,
Где разбитые стекла царапают память,
Где уже слишком поздно и рушить и править
То, что кто-то построил тебе до меня.
Я, привыкшая ждать, все шепчу «…подождем»
Ночь промокла, устала от пьяных агоний,
Видно ангел уснул, и с разжатой ладони
Вниз рассыпался жемчуг на землю дождем…

Отложи меня в памяти до февраля,
Упакуй в чемодан неуёмные мысли:
Пережитое держит пустоты ноля,
За которым последуют числа.
-
Запечатай в конверт одинокие сны
И доверь их судьбу почтальонам:
Мы под снегом закованы до весны —
Хаотично и бесцеремонно.
-
Между нами разбит снеговой океан:
Я у берега жду тебя без укоризны…
Ты во мне словно линия-меридиан,
Разделяющая мои жизни.

В моём городе спутаны провода,
Не доходят до станций сигналы.
Между нами — столпились года,
На которые нас разбросало.
На которых до жути белым-бело,
Монотонно и слишком ровно.
Между нами — следы замело,
Никогда их и не было словно.
И живём в параллельных мирах.
Между нами — не ходят транзиты.
И былое скорбит в проводах:
Обесточено и позабыто.

я видел атлас ночного неба и малый ковш на твоей руке. я помню страны, в которых не был, набойкой стёртой на каблуке. ты улыбалась легко и тихо. и звезды таяли на заре. сусальным золотом облепиха цвела на брошенном пустыре. смеялись грузчики ресторана над шуткой старого рыбака. и запах жареного каштана бродил по улицам городка. а мне хотелось задёрнуть шторы и рисовать на твоей спине Пекин, бамбук и большие горы, огни сигнальные на Стене. я помню страны, в которых не был, по вкусу счастья на языке: вино из Крыма с домашним хлебом и чай калмыцкий на молоке.
а Солнце брызгало перламутром. и мы искрились в его лучах…
я в свой рюкзак запакую утро и понесу его на плечах.

понимаешь, мой мальчик, за выдохом будет вдох. будут мухи жужжать серенады в оконной раме, и руками твоими скворечник построит Бог для вертлявой синицы с оливковыми птенцами. твой апрель пахнет хвоей и липкой древесной смолой, и сосновые ветви рассованы по карманам. старый лес разрешает богатства забрать домой, где из шишек варенье янтарное сварит мама.
бесконечной зимой оно самое вкусное.
самое-самое.
понимаешь, мой милый, за годом последует год. акварель выцветает на солнце, и блекнут краски. пусть тепло нежной вербы в фарфоровой вазе живёт и глядит разноцветное небо глазами хаски.
волшебство иногда покидает пределы сказки.

В сонном городе грусть разливается
По стаканам задорных пивных,
Серым смогом чадит неприкаянность
Запустелых районов страны.

Сердце жаждет спонтанных нелепостей
И феерий престранных начал.
Хватит строить картонные крепости
В королевстве кривейших зеркал!

Ваш шаблон, как кобыла усталая,
Льет слюну и плетется едва,
Разорву ярлыки в клочья алые,
От сенсации треснет молва.
… показать весь текст …

Я скоро забудусь сном
И всё за него отдам.
Когда я явлюсь в твой дом,
Ты уже будешь там.
Ты улыбнешься мне —
Пряди падут с плеча.
Сентябрь перезвоном монет
Будет меня встречать.

Это мои мечты,
Явь же белым бела.
Лучше скажи, что ты
Долго меня ждала.
Больше не надо слов,
… показать весь текст …

Эта вечная задачка без решения, итак,
Звали девочку Чудачка, звали мальчика Чудак.
И не важно, сколько прожил он на свете, и она,
Не был их никто моложе ни в какие времена.

Даже если вы не знали, то теперь поймет любой —
Как бы мальчика не звали, звали девочку Любовь.

Из порочнейшего круга в этом будничном лото
Что их бросило друг к другу, то не ведает никто.
Может радость, может скука, может годы на плечах…
Звали мальчика — Разлука, звали девочку — Печаль.

Что им мир дурной и злобный, коль от счастья одурев
… показать весь текст …

Какой кошмар: жить с самого начала зря,
быть более ничем, как тлёй,
хотя и гуманистом с виду, этаким, судя по очкам;
весь век вертясь вокруг своей оси,
не знать ни азимута, ни аза
и, даже угадав орбиту, двигаться всё же поперёк;
по сторонам взор бросив, опускать лицо,
в детали не вдаваясь, чтобы не окаменеть…
О, смрадный сад! О, город саблезубый! О,
тошнотное приморье… гадкий, гадкий горизонт!
…
Но нет гнусней, чем если вопреки всему
вдруг форменный святой Грааль,
не зная чьим глазам явитьс…
… показать весь текст …

когда ему было девять,
мать пела про великанов,
что жаждут горячей крови,
скрываясь в ущельях гор.
он помнит мерцанье свечки,
кипящую кровь в стаканах
и блики на чёрных стенах
от маминых жемчугов.

когда ему было десять,
впервые пришли кошмары
о диких безумных монстрах,
скрывающихся в ночи,
о бледных огромных тварях
… показать весь текст …

«Тот, кто больше не влюблен, всемогущ», — говаривала Рыжая, и я все никак не освоюсь в этом чувстве преувеличенной, дезориентирующей легкости бытия, такой, будто ослабили гравитацию и сопротивление воздуха, и стоит тебе помахать рукой кому-нибудь, как тебя подбрасывает над землей на полметра; раньше была тяжесть, и она центрировала; ты умел балансировать с нею, как канатоходец; теперь ты немножко шалеешь от дармовой простоты жизни — и своей собственной абсолютной к ней непричастности.

Там, где…
… показать весь текст …