В городе, где задушен был император Павел,
даже вблизи от замка, где он задушен был,
есть монумент известный (скульптор его поставил).
Как он стоит, я помню. Чей монумент, забыл.
Мимо него налево, да через мост направо,
и по прямой на остров, — как его бишь? склероз, —
шел я на днях не быстро, маршировал не браво.
Вот, бормотал, поди ж ты! как меня черт занес.
Ах, решето — не память! Где же мои проценты?
Где золотые ночи в розах, серые дни во мхах?
Где граммофон стозвонный — чисто рояль концертный?
Диззи Гиллеспи, Френк Синатра… ах, эти ночи, ах!
Впрочем, когда-то ими я «без руки и слова»
сам пренебрег навеки, ради забыл чего:
то ли карманных денег, то ли всего святого,
то ли всего того, что… в общем, всего того.
Снова теперь в былые проблески и пустоты
двигался я с оглядкой. Но напевал меж тем:
где, северянка, где ты? как, меломанка, что ты?
бывшая мне когда-то уж и не помню кем.
А про себя подумал: помню-то я изрядно;
но, без нужды признав, что помню (и, не дай Бог, люблю),
я поступлю не браво; впрочем, не браво — ладно,
главное, что не ново. Потому и не поступлю.
Тот, за кого ты замуж вышла тогда в итоге,
кажется, был ефрейтор. Значит, теперь сержант.
Вот уж, небось, реформы в бедном твоем чертоге!
Влево пойдешь — гардина, вправо пойдешь — сервант.
Диззи, небось, Гиллеспи даже во сне не снится.
Дети, небось, по дому носятся как слоны.
То-то была бы скука — в это во все явиться:
здравствуйте, вот и я, мол. Только что, мол, с Луны.
Впрочем, судите сами, может ли быть не скушен
кто-либо, то есть некто, моду взявший туда-сюда
шляться без ясной цели в городе, где задушен
был император Павел Первый, он же последний, да.
Будучи здесь проездом, я поступил не ново:
я сочинил сей опус и записал его.
Ради карманных денег, или всего святого,
ради всего того, что… словом, всего того