И ветер ветки оголяет,
И с таксой старичок гуляет,
И тихий дождик моросит,
И воробей глазком косит,
И всё это художник может
Поймать, продлить, коль Бог поможет.

Тебя помилуют, не бойся.
Ложись и с головой укройся.
Ложись и спи лицом к стене.
Ночной покой всегда в цене.

Дыши всю ночь легко и ровно.
Да будут те, с кем связан кровно,
Хранимы ангелом самим.
Да будет ангел сам храним.

Тихо живу. Никуда не спешу
И над тобой, мой родной, не дышу.
Только бы все это длилось и длилось.
Целую жизнь бы об этом молилась.
Рядом с тобой мне светло и тепло.
Только бы время неспешно текло.
Только бы слышать, как ходишь и дышишь.
Только бы знать, что и ты меня слышишь.

Ты ещё жив? Чудеса, чудеса.
Значит тебя берегут небеса.
Значит ты нужен кому-то и где-то.
Вот тебе, милый, ещё одно лето
В нитях то солнечных, то дождевых.
Вот тебе место средь тварей живых —
Крупных и мелких, поющих, жужжащих,
Льнущих к руке и под ветром дрожащих.

Нельзя так мчаться и мелькать.
Зачем вы так летали,
Года мои? Хочу вникать
В подробности, в детали.
Хочу, чтоб миг, крылом шурша,
Присел на подоконник.
Хочу все утро не спеша
Читать старинный сонник.
Хочу, чтоб белый, белый день
Стоял — не шелохнулся…
И чтобы всяк ушедший в тень
Когда-нибудь вернулся.

Жить в краю этом хмуром, в Евразии сумрачной трудно.
Все же есть здесь и радости. И у меня их немало.
Например, здесь рябина пылала по осени чудно.
Например, я тебя, мой родной, по утру обнимала.
Сыновей напоила я чаем со сдобным печеньем.
А когда уходили махала им вслед из окошка.
Нынче день отличался каким-то особым свеченьем.
Разве есть на земле неприметная мелкая сошка?
Что ни особь, то чудо и дар, и судьба, и явленье.
Разве может такое простой домовиной кончаться?
После жизни земной обязательно ждет нас продленье,
Да и здесь на земле неземное способно случаться.

Всё обращаюсь к Тебе, обращаюсь.
То ли здороваюсь, то ли прощаюсь,
То ли о чем-то пытаюсь спросить.
Господи, трудно меня выносить.

Я и сама себе так надоела.
Но что поделаешь, коль наболело.
Что ж Ты все время молчишь, ни гу-гу,
Даже когда я дышать не могу?

«Ничего не поделаешь», — я говорю.
«Я почти что старухой встречаю зарю.
Но и в семьдесят я ни к чему не привыкла,
И, встречая зарю, я к окошку приникла.
Вон как небо пылает, как небо горит
И какими стихами со мной говорит!»

С чем проснулась? С печалью, с печалью.
День манил ослепительной далью,
Той, которой для смертного нет,
И слепил этот божеский свет,
Свет несбыточный, свет небывалый,
Переменчивый, розовый, алый —
Золотые на синем мазки —
Цвет тревоги моей и тоски.

Рожденного под небесами
Снабди земными адресами.
Пусть он не будет одинок.
Ты стольким, Господи, помог.
Пусть он в объятьях спит ночами,
Пусть упивается речами
Нежнейшими. Пусть будет он
Доверчивым, как детский сон,
Пока Ты не поставишь точку,
Заставив гибнуть в одиночку.

Придумали себе рубеж.
А хорошо б остаться меж
Минувшим годом и грядущим
И жить во времени текущем,
Где этот свет и этот мрак
Не обозначены никак,
Где нет ни имени, ни даты.
И если крикнут мне: «Куда ты?»
Скажу: «Спешу я к той заре,
Которой нет в календаре».

Не договаривают все:
И старцы мудрые, и дети,
Речушка в средней полосе,
Ромашка в поле и в букете.
И скрытен день, и ночь темнит,
И утро тихой тайне радо.
Сама судьба секрет хранит.
Не договаривай. Не надо.

Давайте отменим унынье, упадок, урон…
О как нынче воздух прозрачен… и горёк… и сладок…
И слышится щебет со всех светоносных сторон
Весенних, сквозных… Мы на взлёте. Какой там упадок!

Коль трудно взлететь, то хотя бы на цыпочки встать…
Для всех кому хочется жить, вариантов без счёту…
И если ещё не летал — то пора наверстать…
Услышать на счастье намёк и поймать его слёту…

А мир этот жив, потому что есть где-то иной,
Иной, безымянный, неведомый и неземной.
Оттуда сигнал то идет, то почти угасает.
Но если нас что-то и держит и чудом спасает,
То не притяженье земное, а тяга к тому,
Что ни отыскать, ни назвать не дано никому.

Хоть и делали больно порой, все равно, как щенка, приручили.
Дали имя и в списки свои занесли. В общем, жить приучили.
Эту бедную землю топтать стало необоримой привычкой.
Не хочу, чтобы имя мое вдруг однажды пометили птичкой.
Вряд ли птичку поставят, решив дать какой-то подарок чудесный.
Нет, скорее мой адрес земной захотят поменять на небесный.

Еще немного поглаголю
И отпущу слова на волю.
Пусть улетают кто куда.
Они забудут без труда,
Как в строчку длинную сливались,
То ссорились, то целовались.

И даже хоть я не обижена вовсе судьбой,
Я все же не чаю дождаться команды: «Отбой!»
Услышать однажды: «Хорош. Хватит вкалывать. Баста».
Средь возгласов прочих, которые слышу так часто,
Услышать команду: «Отбой!» Чтоб не свет и не мрак,
Не рано, не поздно, не горько, не сладко — никак.

Плохо дело, плохо дело.

За ночь роща поредела,

И случившийся пробел

Дождик штопал, как умел.

Штопал жиденькою штопкой,

Нитью рвущейся и робкой.

Дождь, цепляясь за кору,
… показать весь текст …

Пока не придумал Создатель, чем кончить все это,
Мы будем блуждать в темноте или слепнуть от света,
По струнке ходить иль с пути то и дело сбиваться,
Года торопить, чтобы после по ним убиваться,
Хвалиться обновкой иль думать о перелицовке,
Покуда Творец не найдет подходящей концовки.

Ну, а с кем мне еще говорить? С небесами толкую.
Небесам исповедуюсь. С кем мне еще говорить?
Да и кто может выдержать долго беседу такую?
Кто еще меня может вниманьем таким одарить?

Ну, а им-то самим интересно со мной? Интересно?
Ведь они высоки, глубоки, лучезарны, тихи.
Все земное для них, полагаю, и плоско и пресно.
Потому-то, наверное, я перешла на стихи.