Прости меня, что тает лёд.
Прости меня, что солнце льёт
На землю вешний свет, что птица
Поёт. Прости, что время длится,
Что смех звучит, что вьётся след
На той земле, где больше нет
Тебя. Что в середине мая
Все зацветёт. Прости, родная.

Прошитый снежными стежками
Мир мерить лёгкими шажками:
Топ-топ, хруст-хруст топ-топ, хруст-хруст,
И чтоб слетало с Божьих уст
Словцо, что невесомей пуха,
И моего касалось уха.

Шуршат осенние дожди,
Целуя в темя.
Ещё немного подожди,
Коль терпит время.
Ещё немного поброди
Под серой тучей,
А вдруг и правда впереди
Счастливый случай,
И всё текущее не в счёт —
Сплошные нети.
А вдруг и не жила ты
Ещё на белом свете,
Ещё и музыка твоя не зазвучала…
Надежду робкую тая,
… показать весь текст …

А если бы Господь наш был философ,
Я б задала ему мильон вопросов.
Но он ведь не философ. Он — поэт,
Когда-то срифмовавший тьму и свет.
И, как нас эта рифма не тревожит,
Он объяснить стихов своих не может.

А жизнь — она одна не справится.
И, если жить нам всё же нравится,
То мы должны ей помогать,
Должны все силы прилагать
К тому, чтоб травы были росными,
А времена чтоб были сносными.
Нам надо сильно приналечь,
Чтоб ей приятно было течь

Я тяжко живу, но легко сочиняю,
И слово одно на другое меняю,
И не потрясая серьёзных основ,
Слежу за порядком роящихся слов.

Хоть мир диковат, и удел мой не сладок,
В тетрадке моей идеальный порядок,
И мнится, что если его поддержать,
То можно серьёзных проблем избежать.

И как писать на злобу дня,
Коль занесла судьба меня
Туда, где ни малейшей злобы —
Лишь милосердье высшей пробы,
Лишь милосердье и добро,
Лишь золото и серебро,
Густые утренние росы
И в желтых лютиках откосы…
В такие веси занесла,
Где я живу, не помня зла.

Люблю начало речи плавной,
Причуды буквицы заглавной,
С которой начинают сказ:
«Вот жили-были как-то раз…»

Гляжу на букву прописную,
Похожую на глушь лесную:
Она крупна и зелена,
Чудным зверьем населена.

«Вот жили-были…» Запятая,
И снова медленно читаю:
«Вот жили…» И на слово «Вот»
Опять гляжу, разинув рот.

А мир этот жив, потому что есть где-то иной,
Иной, безымянный, неведомый и неземной.
Оттуда сигнал то идет, то почти угасает.
Но если нас что-то и держит и чудом спасает,
То не притяженье земное, а тяга к тому,
Что ни отыскать, ни назвать не дано никому.

Все поправимо, поправимо.
И то, что нынче горше дыма,
Над чем сегодня слезы льем,
Окажется прошедшим днем,
Полузабытым и туманным
И даже, может быть, желанным.
И будет вспоминаться нам
Лишь белизна оконных рам
И то, как в сад окно раскрыто,
Как дождь стучит о дно корыта,
Как со скатерки лучик ломкий
Сползает, мешкая на кромке.

Во всех ситуациях — только слова
Все те же да те же…
Не стоит сдаваться, хотя голова
Здорова все реже,
И худо снаружи, и худо внутри,
Внутри и снаружи…
Вьетнамским бальзамом затылок натри,
Чтоб не было хуже.
Все канет со временем. Помни одно:
И хуже бывает.
Но время, которое лечит, оно,
Увы, убивает.

Жизнь и без цели хороша.
Жизнь хороша без всякой цели.
В ней вместо цели звук капели
И снег, что падает шурша,
Глазок скворешни, писк птенца,
И тень в жару, и ветер в поле,
И затиханье острой боли,
Которой не было конца.

Мой белый день, гори, гори,
Ты даришь зарево зари,
И свет, и тень, и все подряд,
На что ни брошу беглый взгляд:
Дорогу, дерево, цветы,
И от избытка доброты
Себя сжигаешь, чтобы в дар
Мне принести закатный жар.

Тоска? Бери ее измором
Иль изгони ее с позором.
А, впрочем, может, и тоска
Быть чем-то вроде волоска,
На коем держимся. И служит
Нам преданно. Ведь кто не тужит,
Не мается и слез не льет,
Тот никогда не подает
Загадочных, волшебных знаков
О том, что мир не одинаков,
Что можно колдовскую речь
Из тайных недр его извлечь.

Все страньше жизнь моя и страньше,
Еще странней она, чем раньше,
Еще причудливей, чудней,
Еще острей тоска по ней —
— Чудной и чудной. Что же дальше?
А дальше — тишина, стена…
Смотри-ка, лампа зажжена
В чужом окне, где жизнь чужая
Проходит, старый провожая
И привечая новый миг.
Попробуй не сорвись на крик
И не воскликни: «Стой, мгновенье,
Постой», но ветра дуновенье
Возможно ли остановить?
… показать весь текст …

Какая нынче дозировка
Чудес, явившихся на свет?
А мне в ответ: «Да их и нет.
Есть шмель, есть божия коровка,
Есть блик рассветный, есть роса…».
Кричу: «Да это ж чудеса!
Они — мои. Беру всё оптом.
Беру, покуда не истоптан
Рассветный влажный сад, беру
Теней бесшумную игру,
Лучей серебряные нити.
Всё это — в воздух заверните».

Тебя помилуют, не бойся.
Ложись и с головой укройся.
Ложись и спи лицом к стене.
Ночной покой всегда в цене.

Дыши всю ночь легко и ровно.
Да будут те, с кем связан кровно,
Хранимы ангелом самим.
Да будет ангел сам храним.

Ах, всё о том же — как пою и плачу,
Как улыбаюсь, как улыбку прячу,
И про тоску свою, и про смятенье,
А если о чужом полночном бденье
И о чужой улыбке и судьбе —
То всё равно и это о себе.

Важнее, чем любые сведенья,
Возможность пребывать в неведенье
Счастливом и совсем не знать
Какой бывает жуткой врединой
Та, что Судьбой привыкли звать.

Важней не ведать об опасности,
Чем понимать и суть и частности,
И подоплёку. А финал
Сам Бог велел замять для ясности,
Которой он и сам не знал.

Чего-то всё от нас хотят.
Топили б сразу, как котят.
Так нет — растят и просвещают,
Златые горы обещают,
Коль не сегодня, так потом.
Ну, а потом — лишь суп с котом,
Лишь обделяют, ущемляют
И больно душу прищемляют,
И, продолжая мучать, жать,
Велят улыбочку держать.