Трудно вырвать деньги у француза. Трудней, чем у еврея. Еврей видит сделку, а француз — только деньги, с которыми надо расстаться.

За последние десять лет нам этой пропагандой так прожужжали уши, что трудно было расслышать что-нибудь другое. А особенно то, что не орет на площадях: голос сомнения и голос совести.

Что позабудешь, того потом не хватает всю жизнь… А все, что запоминается, превращает жизнь в ад.

Да и какой человек знает, что ему предстоит? Разве хоть кто-нибудь может знать, не покажется ли ему со временем счастливым тот, кого он сегодня жалеет?

Русские привыкли к неожиданностям.

Церковь — это единственная диктатура, которая выстояла века.

Ненавижу совершенство! Оно противоречит самой природе человека.

Несчастье — самая повседневная вещь на свете.

Вы не успели заметить, что мы живем в эпоху полного саморастерзания? Многое, что можно было бы сделать, мы не делаем, сами не зная почему. Работ стала делом чудовищной важности: так много людей в наши дни лишены ее, что мысли о ней заслоняют все остальное

Странно, как всё, к чему прикасается тело — постель, белье, даже ванна, — лишившись человеческого тепла, мгновенно мертвеет. Утратив тепло, вещи становятся отталкивающими.

Живет ли человек изнутри наружу или снаружи внутрь?..

Ярко и полно живёт только тот, кто всем своим существом предается мгновению и живет им так, будто после ничего не будет.

помогай, пока можешь. Делай все, что в твоих силах, но когда уже ничего не можешь сделать — ЗАБУДЬ, ПОВЕРНИСЬ СПИНОЙ, КРЕПИСЬ. Жалость позволительна лишь в спокойные времена, но не тогда, когда дело идет о жизни и смерти. Мертвых похорони, а сам вгрызайся в жизнь. Тебе еще жить и жить. Скорбь- скорбью, а факты — фактами. Посмотри правде в глаза, признай ее — этим ты нисколько не оскорбишь память погибших. Только так можно выжить

Она изменилась так, как меняется девушка, с которой ты расстался, когда она была еще неуклюжим, несформировавшимся подростком, и встретился вновь, когда она стала молодой женщиной: эта женщина только что перешагнула через мистическую грань детства и, хотя еще сохранила его очарование, уже приобрела тайную уверенность в своих женских чарах.

Прижмись ко мне теснее, любимая, вновь возвращенная из бездны сна, вернувшаяся с лунных лугов… потому что ночь и сон — предатели. Помнишь, как мы заснули сегодня ночью друг возле друга — мы были так близки, как только могут быть близки люди… Мы слились воедино лицом, телом, мыслями, дыханьем… И вдруг нас разлучил сон. Он медленно просачивался, серый, бесцветный, — сначала пятно, потом еще и еще… Как проказа, он оседал на наших мыслях, проникал в кровь из мрака бессознательного, капля за каплей в нас вливалась слепота, и вдруг каждый остался один, и в полном одиночестве мы поплыли куда то по темным каналам, отданные во власть неведомых сил и безликой угрозы. Проснувшись, я увидел тебя. Ты спала. Ты все еще была далеко далеко. Ты совсем ускользнула от меня. Ты ничего больше обо мне не знала. Ты оказалась там, куда я не мог последовать за тобой. Он поцеловал ее руку. Разве может быть любовь совершенной, если каждую ночь, едва уснув, я теряю тебя?

Вот я иду, — думал Равик, мне уже за сорок, я многому учился и переучивался, падал под ударами и поднимался
вновь. Я умудрен опытом и знаниями, пропущенными сквозь фильтр многих лет, я стал более закаленным, более скептичным, более невозмутимым… Я не хотел
любви и не верил в нее, я не думал, что она снова придет… Но она пришла, и весь мой опыт оказался бесполезным, а знание только причиняет боль. Да и что
горит лучше на костре чувства, чем сухой цинизм — это топливо, заготовленное
в тяжелые годы?

И это жизнь? Вот эта монотонная смена дней и часов? Как мало, в сущности, она заполняет мой мозг. Слишком много времени остается для раздумий. Я надеялся, что однообразие успокоит меня. Но от него только тревожней.

Может быть, думал я, может быть… Вечно встревает это слово, без которого теперь нельзя обойтись! В нем — утраченная уверенность, утраченная всеми уверенность во всем…
Эрих Мария Ремарк, «Три товарища»

Последовала совету, который ты дал мне ещё в Праге: не брать с собой ничего из прежней жизни. Ничего! И не оглядываться — от этого только устаёшь и теряешь силы.

«Я молод — мне двадцать лет, но все, что я видел в жизни, — это отчаяние, смерть, страх и сплетение нелепейшего бездумного прозябания с безмерными муками. Я вижу, что кто-то натравливает один народ на другой и люди убивают друг друга, в безумном ослеплении покоряясь чужой воле, не ведая, что творят, не зная за собой вины. Я вижу, что лучшие умы человечества изобретают оружие, чтобы продлить этот кошмар, и находят слова, чтобы еще более утонченно оправдать его. И вместе со мной это видят все люди…
… показать весь текст …