Она обняла мою голову.
-Иногда бывает очень приятно, когда можно ни о чем не думать. Не делать все самой. Когда можно опереться. Ах, дорогой мой, все, собственно, довольно легко,-не надо только самим усложнять себе жизнь!
На мгновение я стиснул зубы. Услышать от неё такое! Потом я сказал:
-Правильно, Пат. Правильно!
И совсем это не было правильно.

Я начал писать стихи еще на фронте, но там это имело какой-то смысл — они на несколько мгновений уносили меня прочь от действительности, служили как бы маленьким очагом сопротивления и веры в то, что существует на свете еще нечто, кроме разрушения и смерти.

Но потом его сломали. От того, чем он когда-то был, не осталось ничего. Сейчас это совсем другой человек, сросшийся из прежних остатков и клочков. К тому же клочки были повреждены. Я все это видел.

Вокруг фонарей, стоявших перед нами на краю тротуара, сияли дрожащие оранжевые нимбы. В сгущавшемся тумане начиналась сказочная игра света. Майские жуки, охмелевшие от ароматов, грузно вылетали из липовой листвы, кружились около фонарей и тяжело ударялись об их влажные стёкла. Туман преобразил все предметы, оторвав их от земли и подняв над нею. Гостиница напротив плыла по черному зеркалу асфальта, точно океанский пароход с ярко освещенными каютами, серая тень церкви, стоящей за гостиницей, превратилась в призрачный парусник с высокими мачтами, терявшимся в серовато- красном мареве света. А потом сдвинулись с места и поплыли караваны домов…
Мы сидели и молчали. В тумане все было нереальным-и мы тоже.

— Не в этом суть. Тут другое. Кто-то подыхает рядом, а ты ничего не чувствуешь. Ну, допустим, тебе жалко человека. Но боли-то ты ведь все равно не чувствуешь! Твой живот цел — в этом все дело. Рядом, в двух шагах от тебя кто-то гибнет, и мир рушится для него среди крика и мук… А ты ничего не ощущаешь. Вот ведь в чем ужас жизни! Запомни это, малыш.
Вот почему мир так медленно движется вперед. И так быстро назад. Тебе не кажется?
***

…К счастью, зверь постепенно становится умнее охотника. Почти в…
… показать весь текст …

Пути назад в любви нет. Никогда нельзя начать сначала: то, что происходит, остается в крови. Любовь, так же, как и время, необратима. И ни жертвы, ни готовность ко всему, ни добрая воля — ничто не может помочь; таков мрачный и безжалостный закон любви.

«Мир снова пребывает в блёклом свете апокалипсиса, запах крови и пыль недавних разрушений напоминают о себе…
Мир на земле! Никогда об этом не говорили больше и никогда не предпринимали во имя этого меньше, чем в наше время»…

---------------------------------
PS: В современном мире хорошо научились говорить и пропагандировать… Говорят о мире, но только говорят… И если глава государства говорит о «мирном плане», чтобы разрешить конфликт внутри страны, то он и должен быть на самом деле МИРНЫМ, а не танки, армия, солдаты…
Если Мирный план — это ВОЙНА, то значит мир сошёл с ума…

Он понял, что ждёт Жоан. Понял, что не только его разум, но и вся его плоть: руки и нервы и какая-то странная, не свойственная ему нежность, — всё ждёт её.

Логика создаёт такую великолепную, такую образцовую ситуацию превосходства, что всякое предположение, будто и вне её могут найтись достойные внимания области, рассеивается. Так самое существенное остаётся обособленным и недосягаемым для профессоров и банкиров.

И когда мне становится очень тоскливо, и я уже ничего больше не понимаю, тогда я говорю себе, что уж лучше умереть, когда хочется жить, чем дожить до того, что захочется умереть

У неё была голубая кровь, плоскостопие, вши, а также дар провидения.

… и почему совершенство в предметах так восхищает, а в людях так тяготит; и почему цвет шпината, зеленый, так успокаивает душу; и от чего в любви больше удовольствия: от вожделения или от обладания; и почему символом вечности стало отражение, а не гранит; и почему женщин задаривают, когда они обманывают, а не когда они любят; и почему жизнь нельзя прожить не изнутри наружу и не снаружи вовнутрь, а от конца к началу, со всем опытом прожитых лет и на широко раздутых парусах стократно испытанной фантазии — прямиком в море молодости, по которому мотает туда — сюда убогие суда несведущих двадцатилетних…

Мы стали слепыми кротами.
И души у нас ослепли.
Уму непостижимо, до чего мы докатились!

— Плохая погода, — сказал он.
— Нет, — ответила она. — Для меня хорошая.
— Почему?
— Потому что не надо выходить на улицу.

-Пат, ты, конечно, замерзала, тебе надо что-нибудь выпить. Я видел в окне Орлова свет. Сейчас сбегаю к нему, у этих русских всегда есть чай…
Орлов ещё не спал. Он сидел перед изображением богоматери в углу комнаты. Икону освещала лампадка. Его глаза были красны. На столе кипел небольшой самовар.
-Простите, пожалуйста,-сказал я,-непредвиденный случай,-вы не могли бы дать мне немного горячего чаю?
Русские привыкли к неожиданностям. Он дал мне два стакана чаю, сахар и полную тарелку маленьких пирожков.
-С большим удовольствием выручу вас,-сказал он.

Ты всегда была со мной: любил ли я тебя, ненавидел или пытался казаться равнодушным.

Основной закон жизни: опасность обостряет чувства.

— А пока? Что бы вы хотели делать?
— Ни о чём не думать. И как можно дольше.

Её лицо было застывшим и напоминало маску — лицо, чья открытость уже сама по себе была секретом. Оно ничего не прятало, но и ничего не раскрывало, оно ничего не обещало и обещало всё…

Ты, которую я люблю, непостижимый подарок жизни, ты, сделавшая меня более просветлённым, и более бесстыдным, и более тоскующим, ты, нежная возлюбленная, научившая меня любить ночи и сон, ты… Существуешь ли ты вообще и появишься ли ты вновь?