Один человек очень любил анекдоты. Ну просто обожал. Так любил, что, казалось, не слушал — а каждую буковку впитывал. Бывало рассказчик только рот откроет — а тот уж готов был смеяться. Такой был любитель.
А вот сам рассказывать не умел. Ну хоть кричи — не получалось. Но ужас как любил рассказывать. Да что там — просто обожал.
И как он расскажет — так хоть плач — до того не понятно, где у него там юмор, вечно что-то напутает. Но в том был и весь парадокс, что когда тот расскажет, и сделает такое вопросительное лицо, дескать ну смейтесь же, ну смешно же, а оно же совсем не смешно же — так все просто со смеху падают, как все это смешно. И до того все так любили, как тот человек неумело рассказывал, что слушать его просто обожали. Тот только рот откроет — а все уж готовы смеяться. Тот думает, что так удачно анекдот рассказал, что бывает, что хоть ему и на планерку уже пора идти, а возьмет, и еще один да расскажет. Вот такой был любитель.

Стоит на острове маяк,
Мигает в непогоду.
И вдруг грозой его .як ! -
Не обижай природу !.

Что такое семь недель — это сорок девять дней.
Что такое пять недель — это будет тридцать пять.
Что такое три недели — двадцать два минус один.
Что такое один день — будет дважды по пол-дня.

Когда Волька вызывал джина из бутылки, Хоттабыч всегда, прежде чем явить себя миру, закуривал папиросу «Беломор», пачку которого часто находил на холодильнике и потом забирал с собой в лампу. В лампе, нужно сказать, и без того было тесновато — попробуй трансформируйся, а тут еще целая пачка, которая уменьшаться ну никак, собака, не хотела.
И вот является Хоттабыч, весь такой обкуренный, — Волька, бывало, посмотрит посмотрит, и идет сдавать экзамен самостоятельно — ну толку то с обкуренного джина ?!

Пробейте вы в палубе дырку
И лейте на палубу воду —
Служивые тотчас сбегутся
И боцман, и много народу.
И дружно отрежут вам руки,
Открутят и выбросят ноги
И больше уже не прийдется
Ногами ходить по дороге.
И больше не будет такого
Чтоб дырки там, ведра с водою
А будут цвести незабудки
И все зарастет чередою

— Таак, дети… К доске идет… Таак, кого тут я давно не вызывала, — учительница математики, Марья Васильевна внимательно посмотрела в журнал.
— К доске идет, к доске идет…
Класс от напряжения начинал потеть.
— К доске идет Сирано де Бержерак.
К доске вышел мальчик, зачем-то сильно похожий на Жерара де Пардье, говорят внебрачный сын его, в одночасье с тем покинувший родину, и неуклюжей рукой начал на доске выводить римские цифры. Марья Васильевна этих шуток давно не любила:
— Сирано, твою ммм, двойку поставлю !
Тот быстро все стер и перешел на арабские.
— То-то мне.
— То-то вам, аве Марья Васильевна.
— Не умничай Сирушка, двойку ж поставлю.
Сирано искоса посмотрел посмотрел, да и стер все. Пока Марья Васильевна в изумлении таращила очи, на доске появлялась кабалистическая гексаграмма…

Я мог бы смазать карту будня,
Плеснувши краску из стакана,
Да только в этом блюде студня
Почти не видно океана.
На плоскостях жестяной рыбы
Давно не слышно новых губ —
Да, вы ноктюрн сыграть могли бы Металлом водосточных труб

Космические корабли бороздили бороздили, да недовыбороздили — как-то «неожиданно» бензин кончился.

В одном из манускриптов древних майя ученые с удивлением обнаружили нечто похожее, но совершенно архаически-магическое:
— Человек человеку сиська, писька и зеркало.

Невозможно написать произведение, не сделав первый мазок, не сказав первого слова. И вот я его делаю — бздыынь! Вот.
Невозможно написать произведение, сделав всего лишь один мазок, сказав всего лишь одно слово. И вот я делаю второй — бздыынь!
Как вы уже правильно заметили — два бздыня — не один бздынь — и это хорошо. Но будет еще лучше, когда на сцене появится бздыть номер три — бздыынь! Вот. Их уже три. Это еще не произведение, конечно, но уже и не малый путь пройден, поэтому возникает необходимость во бздыне четвертом — и это уже почти рассказ, так сказать миниатюра. Да.
Бздыыыыынь !)))

Затеяли однажды спор баран с овцой — кто сильнее — Терминатор или Трансформер
Между спором ели траву, позже какали, при случае стараясь друг другу на голову. Между этим, всем вежливо улыбались и делали вид, что все хорошо, что все замечательно

Вторую неделю
Болит локоть.
Наверно отрежут руку.
А ты Сломала маленький ноготь
Мой локоть —
Такая нелепость и скука.

Граф Калиостро не дремлет
Граф Калиостро сидит у костра
Граф Калиостро стрелы наконечник
Стрелы наконечник, стальной весь сердечник
Наждачной бумагой острит до утра.

Cакральные истины иногда открывались Иван Иванычу. Особенно после зарплаты. Но он не успевал их поведать миру и забывал наутро. Следующей зарплаты ждал с двойным нетерпеньем, и все повторялось. «Натурально — колесо Сансары !» — сокрушался Иван Иваныч, и все больше проникался буддизмом. Когда в понедельник на собрании от него требовали доклада — Иван Иваныч жаждал развоплощения.

У меня зазвонил телефокл.
— Кто говорит?
— Прокл.
— Почему говорит не Софокл?
— А какой от Софокла прокл ?!

Ленивый буддист любит сокращения и часто вместо «колесо сансары» говорит «колесары». Многие прохожие, проходя мимо, слышат «комиссары». Со временем в обществе, насыщенном ленивым буддизмом, распространяются слухи о распространении диктатуры пролетариата в исполнении вооруженных представителей организаторов этой диктатуры. В итоге ленивое сознание неподготовленных людей начинает воспринимать происходящее таким образом, будто действительно есть некое распространение того, чего на самом деле и в помине не было. Было всего лишь «колесары». Но. Любые идеи рано или поздно материализуются, и вот сама среда уже рождает комиссаров. И тогда прохожие говорят — Ну вот, не послышалось же! Ленивый буддист становится осторожнее в своих сокращениях, но уже поздно осторожничать — родилось нечто новое, в обход чьего-либо желания. И это новое начинает подавлять старое. В итоге неосторожность в желаниях приводит к рождению и становлению того, что может погубить желавшего.

Два лысых друга. Два товарища, так сказать. Однажды один другому дарит расческу — «На», — говорит, — «чешись, ссука». Тот поначалу опешил, и даже почти сообразил ответить что-то такое же нежное, но, вовремя спохватившись, эту же расческу подарил товарищу уже на его день рождения. «Вод тебе, гад!» — говорит.
Хорошо же. Они не общаются, а просто дарят друг другу из года в год одну и ту же расческу. Время идет. Каждый думает — «Я последний ее подарю. Вот нарочно протяну еще годик… лишь бы еще раз увидеть эту тупую лысую морду, когда она опять увидит эту расческу». И товарищ, конечно же, думает то же самое.
Так до пятисот лет и прожили, в ненависти друг к другу. А была бы любовь — так давно б уже померли, не имея никакой цели.
Вот так.

Обида — хорошее средство показать себя идиотом. Многие этим пользуются и даже получают от этого удовольствие…
И прогресс современного общества состоит в том, чтобы идиотизм обиженного человека использовать для его же блага, то есть для блага общества.
Один человек так размахался руками, будучи в обиженном состоянии, что когда к его рукам приделали лопасти — он улетел в Красноярск, чем сэкономил деньги на билет и потратил их позже на лотереи, тем самым подымая экономику своей страны, за что она ему в последствии была очень благодарна.

— Ух ты… красивая… Такая интересная грация…, Определенно, похожа чем-то на индейца… Точнее на индейку… Ну, в смысле, — попа… сиськи… пи… но нет… эт к слову… хотя… конечно… По крайней мере есть !
Да, есть там все. Но все какое-то индейское…
Вот взять лицо — скуласто же, скуласто… но как-то плоско все.
Опять же попа — все скуласто ! И снова плоско ! Как бульдозером проехали !
Да черт возьми — про грудь хоть вовсе не молчи ! Точнее и не говори — скуласта ужас… как Ниагарский водопад — все падает…
… показать весь текст …

Однажды шел я по, не помню какому, проспекту, вдруг, на встречу мне, вы не поверите — Кутузов! Идет и за глаз держится.
Я говорю ему:
— Вы гражданин Кутузов?
— Аз, — говорит., — есмь.
— Вы, может быть, чего-нибудь желаете?
И тут он отвечает:
— Да, желаю. Я желаю кукурузы.
И тут, нужно сказать, нам обоим очень подвезло — у меня как раз была парочка кукуруз при себе и я отдал ему обе. И Кутузов очень повеселел после этого и пошел восвояси, унося кукурузу и совсем забыв про глаз. А я хоть и остался без обеих кукуруз, но это ничего — через пару кварталов я должен был оказаться на кукурузном поле, и без затруднений восстановил бы свой наличный баланс кукурузы.