Я сейчас вспоминаю, что всё плохое в детстве принималось с каким-то покорным смирением. Просто так надо — и всё! И ещё потому, что над нами были взрослые. И раз взрослые это допускают, значит, по-другому нельзя. А если можно, то нас обязательно защитят и подстрахуют.
Поэтому, с другой стороны, была какая-то беспечность, ощущение, что с нами ничего ужасного не произойдёт, потому что взрослые стоят над нами (или впереди нас), и они ответственны за всё.
А всё плохое можно просто перетерпеть или пе…
… показать весь текст …

Что мы понимаем друг о друге?
Что мы, вообще, можем понять, лежащие в тёмной комнате на разных материках постели?
И один из нас думает о том, что любовь, любовь (господи, а что же ещё-то?) должна быть спасением. И что, проснувшись утром, вдруг обретёшь этот дар — быть спасённым любовью, как волшебной палочкой, которую накрепко сочинил себе в детстве и отложил на чёрный день.
И этот один из нас лежит, вглядываясь в темноту над собой, и ждёт чёрного рассвета с надеждой и сомнением.
С надеждой …
… показать весь текст …

Женщина не может быть вдвоём. Только вдвоём. Рано или поздно она начинает искать, осматриваться… Даже если всё хорошо, если менять что-то нет причин и желаний, если гармония, семья, близость… Она не ищет еще кого-то, кого бы полюбить, а скорее кого-то, кто полюбит её.

Женщине нужно много любви. Или хотя бы определённое количество. Она, возможно и не знает точно, сколько, но недобор ощущает всегда и сразу. И когда количество это со временем исперпывает себя или просто переходит в другое качеств…
… показать весь текст …

Ах, эти новые дома, где незнакомые соседи,
Когда ты вечером одна, а за окном составы едут
Куда-то очень далеко, тебя с собою не увозят,
Когда торчат из плинтусов неловко вогнанные гвозди.

И в гости вряд ли кто зайдёт, ты ничего сама не можешь,
А за окном состав идёт, воспоминания тревожа.
С балкона дышится легко, но в кухне вкривь прибита полка,
А ты затеяла ремонт, и до сих пор не видно толку.

Ах, эти новые дома — тюрьма для одиноких женщин.
И если не сойти с ума, то хоть бы взять да и поджечь их.
Да так, чтоб видно далеко, чтобы сбежались все мужчины,
Мне дружно сделали ремонт! Ну, так… хотя бы половину…
… показать весь текст …

Слышишь, папа, как годы идут насмарку… я боюсь их, они стекают песком сквозь пальцы… твоя внучка с тобой никогда не гуляла в парке, как и я, никогда, в красивом крахмальном платьице… там не страшно, папа, под крестиком, под землёю? почему ты не снишься? мне нечего даже вспомнить… этот город затянут кладбищами, как петлёю, словно сумрак затянут в пространство пустых комнат… я такая дура, папа, такая баба… телевизор да чай, да влюбляться себя отучила… я никак не помою кафель над ванной, папа… я вчера так жалела себя, все платьица перешила… Как тебе там, не холодно? не досадно? а моя бессонница снова берёт все планки… я пирог испечь не умею, но это — ладно… я опять постриглась под мальчика, как пацанка… на семи холмах этот город, как на качелях… с днём рожденья, папа, хотя я не вижу смысла… я к тебе зайду, обязательно, на неделе… я ещё сказать хотела… да сбилась с мысли…

Как странно складывается наша жизнь, невероятно, непредсказуемо. И кроме того, что мы оказываемся внезапно смертны и, по сути, совершенно беззащитны, мы умудряемся добывать свет из самой непроглядной тьмы и радость из самой глубокой печали.

…Счастье порой находится в области сиюминутных ощущений. Крупные хлопья снега поперёк окна, двадцать грамм абсента в кофе, крем на венчике от миксера, верблюжье одеяло на коленях, китайские мальчики со своим «xin nian ha o», четыре попадания в мишень из дес…
… показать весь текст …

Началась Страстная неделя. В эти дня я часто вспоминаю детство и бабушкин домик во Львове. Почти у самого его порога росло большое абрикосовое дерево, и цветы осыпались на дорожку от двери до калитки. Пока был жив дед, он белил деревья каждый год, красил забор перед праздниками, латал крышу.
Моя бабушка была полькой-католичкой, но Пасху мы всегда праздновали православную. В детстве меня не сильно заботили эти нюансы, я не была воцерковленным ребёнком, хотя крестили меня ещё в младенчестве.
Все…
… показать весь текст …

Посмотри, я ни пряник испечь, ни огонь развести, ни птенцов боронить.
Я от ласки любой застываю столбом соляным и немею…
Да меня этим бабским наукам учить — словно пальцем по небу водить.
Я болтаюсь, как шарик на ниточке, и ничего не умею.
И тебе не понять, что же ноет во мне и дрожит нутряной пустотой
Там, где боль уже выскребла всё добела, подчистую…
Это память, припав к пуповине, тихонько питается мной и тобой.
Отпусти, обкуси эту нитку, пусть кто-то привяжет другую!
Небо падает навзничь, но ты подхвати его на руки, словно дитя.
Подхвати и подбрось высоко-высоко, как резиновый мячик.
А потом просто стой дураком и смотри, как попарно летят и летят
Надувные смешные шары: мальчик-девочка, девочка-мальчик…

Оттого, что зима, оттого, что глядит из ночи
подворотнями глаз белый город в белёсое небо,
оттого, что у памяти не было веских причин
нас кормить от души воробьиным усушенным хлебом,

мы стоим посреди этой жизни одни, посреди
этих смертных людей, что покуда отчаянно живы,
и, мне кажется, чаще теперь холодеет в груди
оттого, что пейзаж истончается вглубь перспективы,

означая её завершение. Можно и впредь
раздвигать пустоту в бесполезной попытке ответа,
но, похоже, никто дальше смерти не хочет смотреть,
дальше снега её, дальше этого белого света.
… показать весь текст …

По утрам очень странное, какое-то почти нездешнее чувство, словно ходишь по Божьей ладони и замираешь каждый раз, пытаясь удержать равновесие.
К вечеру такая усталость, словно мы извели друг на друга всё своё остроумие, восхищение и упрямство. И нужно исхитриться уснуть так, чтобы вынырнуть чуть дальше, чем вчера.
Любой надлом, трещинка, мелкий сбой программы внутри ощущается тем острее, чем более ты счастлив. Когда долго хорошо, начинаешь думать, что ну вот, придётся расплачиваться, и непонятно чего стребуют.
Не думай. Может, это тебе самому уже возвращают задолженности.
Каждая секунда достойна стать лучшим воспоминанием твоей жизни.

Те женщины, что спят теперь с тобой,
они не знают, сколько сил и страха —
обнять тебя смирительной рубахой,
колоть подкожно, прикрывать рукой —
то крик, то стон… Не знают, как посуда
летит с балкона… как молчать навзрыд,
как жалость делится на боль и стыд,
когда приходят за тобой «оттуда»…
Те женщины, что спят теперь с тобой,
они уже не видели той ласки,
когда не знаешь, где наклеить пластырь,
и кровоточишь вся густой тоской.
Им нет нужды сидеть у изголовья,
шептать: «паскуда… бедненький… родной…» —
… показать весь текст …

Да брось ты, что ты?.. какие песни?..
примёрзли к нёбу и — никуда.
А добрый боженька смотрит с лестницы,
и отсчитывает года…
а добрый боженька в тёплых тапках
(зима, она ведь везде — зима)…
я снова путаюсь в прежних датах
и засыпаю в чужих домах…
и возвращаюсь опять под утро,
чужая, пьяная, без ключей…
но обещаю, что буду мудрой,
что буду правильной и твоей…
и что, мол, птицу полёт не портит…
что сердце стерпит, а бог простит…
… показать весь текст …