Внимательнее будьте к мелочам!
Одну хотел, в одну играл, другая
пришла заменой скорой и врача —
спася от той, что смотрит, не моргая.
Еще одна была совсем дитя —
ее учил всему… По крайней мере,
я обратил ее в любовь, шутя,
и также просто в этом разуверил.
У той был пес, у этой — попугай,
я благородно даже помню клички…
Я не хочу количеством пугать.
Они одна, но вредная привычка.
Бороться с ней уже не хватит сил…
Одна звонит, другая ждет несмело…
… показать весь текст …

Gaudeamus igitur, август, покойся в пламени, женщина, будь желаннее, боль, возрождай уверенней. Осенью все великие — песнями ли, делами ли, шедшие на заклание правят своей империей. В ложь — никогда не верится, в страх — никогда не верится, у одиноких странников путь отберет сомнения. Ты ветряная мельница, я ветряная мельница, солнце такое раннее, сорви поскорее мне его. Gaudeamus igitur, смейся в лицо опасности, смейся в лицо безумию, если узнаешь издали. Громкая, многоликая, острая и прекрасная, песня звучала с улицы и уводила из дому. Знаешь, как я люблю тебя? Знаешь, как я нужна тебе? Если ко мне по имени — все сентябрем излечится. Лето-ромашки-лютики, осенью камни найдены, в мраморе возроди меня, тогда мы проснемся вечными. Gaudeamus igitur, будем смеяться истово, праздник на нашей улице, голос звенит простой его. Музыкой или книгами, каплями или искрами…

Смотри, как они целуются. Это и смерти стоило.

Самолёты вплывают в залив небесный, чертят красным мелом знакомый знак. По ночам словам на планете тесно, но не каждый это готов признать. Все мы держимся чисел, корней, привычек, нам любая история по плечу. Между нами, в сущности, нет отличий, есть все те же пять обостренных чувств. Мы все так же делимся на влюблённых, одиноких, слабых и волевых. Я же знаю каждого поименно — заповедный лес, голоса травы. Я же вижу каждого междустрочно, состою из тысячи позвонков.
Но слова всегда улетают ночью — самолетами в звёздное молоко.

Расскажи мне, что все открыто, а значит — просто, можно быть собой, не держаться за сжатый воздух, поступать по-взрослому, не притворяясь взрослым, и мечтать, как в детстве, чтобы скорей сбылось. Не следить за случайным жестом, поступком, шагом, не держать свою память на нитке — воздушным шаром и не думать о том, как ты без меня дышала, и не помнить о том, как мне без тебя спалось. С кем ты счастлива там, какие ты пишешь пьесы, по ночам грешишь, по утрам посещаешь мессы, нет ни зависти, ни шкурн…
… показать весь текст …

Саня сидит на облаке, кормит с ладони птицу.
А если голодный обморок, когда я решу родиться?
А если мальчишки выловят, а если посадят в клетку?
Давай я попозже выберу, рождаться теплее к лету.
У птицы не перья — золото, весь запад в ее сиянии.
А вдруг попадутся злобные? А как мы на расстоянии?
А кто тебя, птицу, выкормит — рассветами, снами, росами?
Пусть лето на небе выгорит, рождаться спокойней осенью.
У птицы не перья — золото, у Сани характер — тот еще.
А взрослые — это зоркие? Зачем им земное поприще?
А детские души — робкие? А мамино сердце — смелое?
Давай я зимой попробую, там все невозможно белое.
У птицы не перья — золото, лучи заполняют комнату,
Птица не знает голода, песню поет знакомую,
… показать весь текст …

Видеть светящихся счастьем, — в соленых брызгах, в свете ночных фонарей, в васильковом поле. Где бы вы ни были, видеть, на этот вызов не отвечать себе ни тоской, ни болью, воспринимать — как должное, по заслугам, быть в стороне, в опале, в своей пустыне. Переворачивать камни, идти за плугом, ждать, когда на рассвете песок остынет. Что я здесь делаю? Ветер сухой и жаркий, здесь не растет давно никакое семя. Но есть горизонт, и мне никого не жалко, есть горизонт, и я расстаюсь со всеми. Ибо за ним — оазисы и приливы, нездешнее небо, его неземные птицы.

Счастье мое осторожно и терпеливо.

Мы с ним договорились не торопиться.

…Родиться сейчас ещё раз — это совсем не страшно, схватками ночь наполнить, выдержать первый бой. И появиться сразу в белой мужской рубашке — чтобы дышало тело, пахнущее Тобой.
Выйти в Тебя, как в космос, утром Тебя укутать — первым июньским утром, легким, как снежный пух. И надевая кольца, и заплетая косы, видеть, как Ты смеёшься, и превращаться в слух. Солнце пронзает шторы, чай наполняет чашку, смятой постели волны катятся к берегам…

Родиться с Тобой ещё раз — в белой мужской рубашке,
снять её осторожно
и бросить
к Твоим ногам…

Шестеренки времени — белый песок сквозь пальцы, колесо по раскаленному небосводу. Раньше было зрение — видеть и любоваться, а теперь осталось сетовать на погоду. На термометрах предчувствие Фаренгейта, знал старик, да поздно выписал нам рецепты. Греешь текст и ждешь, когда испарится гений, водишь солнцем от окраин мирских до центра. Раньше что ни улица — всюду родные лица, чудеса работали лучше рекомендаций. Был волшебный лес, серебряное копытце. Нынче сказки — ни укрыться, ни оправдаться. Узнавать героев, с легкостью предающих, — не тебя, но что-то больше и неизбежней. Раньше им мечталось ярче, темнелось гуще, а теперь из каждой спальни зубовный скрежет. Мы прощелкали затвором, раствором соли отравили безнадежно святую воду.
Остается жить, исследуя невесомость.
Задыхаться, тихо сетуя на погоду.

Вспомни: мы были в пустыне, искали путь
Плакал кимвал звучащий, звенела медь.
Пока вы молились, я находил тропу,
Я возводил вам город среди камней.
Ты говорил: «Любовь побеждает страх.
Вот ее сердце, вот от него ключи».

Я дал тебе

десять

шекелей

серебра.
… показать весь текст …

Дом казенный, дорога долгая, карта битая, за свободой длится очередь обреченная. Мы на небо, как обычно, пришли убитыми. Нас сжигает жизнь иная глазами черными. Она ангелом сидит, и лик так светел ее — засмотревшись, не ослепнуть бы от сияния. «Ну, сдавайте, что ли, ваше десятилетие, долгий акт гражданского состояния». Нам бы выйти — стекла выбить, решетки вынести, трижды плюнуть, растереть, позабыть неладное. Только стены в этой комнате в желтой извести, да и в воздухе, как водится, пахнет ладаном. Вот сидим, в зрачки ей смотрим — и ум дурманится. Подписать, оставить паспорт, забыть, что видели. Нас вдвоем похоронили — какая разница. Воскресят поодиночке в святой обители.
Я о чем? Да разберись… Суета и улица. Гимназистки, юнкера, вызывай извозчика. На крыльце другие, юные, все целуются.
А мы даже не простимся без переводчика.

Девушка, дайте пробирку, добавьте лед, позовите самого старого астронавта. Моя кровь отрицательна, время ее не пьет, в ней вода морская — соль, темнота и йод, пусть попробует — ни капли земного завтра. Подтвердите: не печатью — случайный жест, больше нам об этом знать ничего не надо. Оставайтесь здесь на страже, на этаже, вам верховный врач во сне намекнул уже: подобрали идеального кандидата.

Небо треснуло над городом, как плита, сердце громкое, но ЦУП говорит по-русски.

Ходит слух, туда никто еще не летал.

Не железная воля, это другой металл.

Созданный выдерживать перегрузки.

Спроси меня - легко ли не прятать взгляд, когда ты знаешь, что говорить нельзя. Такие дерзкие спорят в глаза и злят, растут из грязи маленькие князья. Вот только царство ставится ни во что, для них, безумцев, ценен иной металл. Спроси меня, легко ли смеяться в шторм, когда ты знаешь, что капитан устал? Такие дерзкие, острые, с огоньком, так неудобны в лести и суете, такие поднимаются высоко, но прежде распинаются на кресте. Им от начала мира не место тут, во имя света их оставляешь ты. Спроси меня, смотрящего в темноту, откуда эти огненные цветы?
В ладони вспыхнет и запоет в груди, не погаси — и я тебя обниму.
Но честность сродни жестокости, господин.
Ее огонь не нравится никому.

Пора, пожалуй, считать обновки — мой год коснулся меня крылом: четыре новых татуировки, один несросшийся перелом. Десяток вымученных историй, в песке оставленные следы. Два горизонта, парное море, чужие женщины у воды. Негромкий голос, неровный почерк, неуспокоенная душа. Одна любовь, от которой, впрочем, нам не останется ни гроша. Все получилось, к чему лукавить, давно задуманное сбылось. Вода по капле точила камень, пронзала сердце, ломала кость. Вернулась сила, сдалась природа — увидеть небо, в себя принять. И я стою на пороге года, так непохожего на меня. О чем подумать, кого представить, что загадать, открывая дверь? Господь меняет нас всех местами, уснула птица — проснулся зверь. Большие планы, живые цели, другие спальни и города.

Мы разорвали такие цепи, что не смыкаются никогда.

Когда этот ветер закончит мессу и сядет, уставший, в пределе ночи, ты выйдешь из плена потертых кресел — туда, где ты слишком меня захочешь, на темную улицу преисподней — последний фонарь, перекресток, тополь, когда-то ты выбрала — быть свободной. Свобода твоя. Насладись. Попробуй. В бетонных конвертах домов желтеют чужие истории, судьбы, лица, на тротуарах танцуют тени, им просто страшно остановиться, кровавый след изможденной жертвы теперь — единственным средством связи, но он не совпал с напр…
… показать весь текст …

У нас ничего не будет, нам ничего не светит, с нами ничего, как водится, не случится, между нами рассыпалось небо из звездной клети, оно становится все огромнее и лучится. Мы молчим с тобой обреченно, а в небе солнце, и глаз его голубых не найти бездонней.

Это небо говорит со мной и смеется. Я хочу просыпаться в его ладонях.

Все, что я знаю, требует немедленного забвения, погружения в волны прошлого, отторжения, ибо мы не становимся цепью, являясь звеньями, не становимся током, чувствуя напряжение. Наша оболочка призрачна, ненадежна, и вскрыть ее под силу каждому голодранцу, завоет сирена, ты даже не подойдешь, но в этом слишком мучительно признаваться. Видишь ли, все устроено, как устроено, нет инструкции к этому лабиринту, остается привыкать к постоянным сбоям. Потому что нас всегда выживает трое, и никто никогда не уходит с ринга, никто не чувствует этой боли. Милый мой, я зараженный файл, оптическая иллюзия, в моих кодах не осталось живого места. И никто из людей не знает, остановлюсь ли я, не выходи из комнаты, даже если в комнате слишком тесно. Я помню, что слово требует немедленного забвения, погружения в волны прошлого, отторжения.

Ибо — мы — не — становимся- цепью — являясь звеньями.

Не становимся

током,

чувствуя

напряжение.

Бокалы, яблоки, вечный штопор, какое дело, который час. Открытый космос: задернуть шторы, войти друг в друга и замолчать. От звука вздрогнуть и сбиться с ритма, поймать дыхание, лечь на курс. Мы так чертовски неповторимы, что совпадаем строка в строку. И рвется хлопок, и время мнется, ловцы серебряных звонких пуль — кто будет первым, перевернется и примет на руки Млечный Путь? Вот-вот закончатся персеиды, и август вычерпает луна, начнётся осень, сентябрь, сидр, стихи, истории, имена.

Я буду где-то вне зоны сонно ходить по дому, играть в слова и остро чувствовать невесомость, когда захочется целовать.

Попытка речи.
Мне не надо спать с тобой, чтобы сниться, мне не надо греть тебя, чтоб растаять, мы уже не сможем освободиться — ждем, а вдруг когда-нибудь перестанет, вдруг отпустит, сделает, как обычно, как нормальные люди, которых больше, мы с тобой встречаемся — и привычно обреченно копаемся в нашем прошлом, мы глаза опускаем, когда, краснея, вспоминаем то лето — ни в чем не каясь… Только мы по-прежнему не умеем жить вот так, случайно, пересекаясь, мы не верим сами себе, из книжек узнавая правила взрослых сказок… Обними, держи меня — крепче, ближе, понимай, принимай меня - всю и сразу, выпивай до дна, разрывай на части — руки сомкнуты, круг в темноте очерчен…
То, что ночью было попыткой счастья, утром станет просто попыткой речи.

Приезжай, пожалуйста, приезжай, ключ к свободе — четыре часа пути. Ты одна умеешь меня держать, часовой механизм запускать в груди. Говорить с тобой, проникать в слова, начинать дышать под твоей рукой. Приезжай смеяться и целовать, приезжай стремительно и легко. Не сестра, не мать, не жена, не боль — ни одна из тех, кто не спит в ночи. Приезжай, мой голубоглазый бог, это сердце не так без тебя стучит.

Я иду по городу — август тих, звезды льются в ладони фонарных чаш.

Ждать рассвета, переплетать пути. И встречать.

Что отвечать, когда не придут с вопросом? Кому говорить о том, и знать не стоит? У меня тут январь, морозы, метель, заносы, время настоящее и простое. Нас осталось двое, один из нас мал и звонок, мы друг за другом пристальнее следим, но я научилась быть сильной, а твой ребенок похож на меня, и это непобедимо. В будущем мы расстанемся с нашим прошлым, забудем, что кому из нас причиталось.

Как это просто закончилось, мой хороший. Будто бы и вовсе не начиналось.