Я лечу к тебе, как будто никогда не улетала.
Никуда не улетала лёгкой бабочкой парящей.
Крылья в тонкой пелерине отливают ярким светом —
это солнце заблудилось и застыло цветом шоко.
Мы встречались, ну конечно, время стоит очень мало,
время льётся через окна, мы его не замечаем.
Ну конечно, улыбнись же и признайся: мы встречались,
ты совсем не изменилась, смотришь также удивлённо.
Шоколадница — бабочка вольная, крылья бальные — талия стройная.
Шоколадница — крылышки бальные, я лечу к тебе через прощания.

Звуки играют в фантики — кому поцелуй первый?
А я стою как на паперти: подайте мне звуки-перлы.
Обычные ноты — мимо летите, блестящие — рядом,
смогу я тогда милые королевские шить наряды.
Над пальмами и над елями в стаи сбивайтесь, звуки,
летите ко мне — спелыми, падайте прямо в руки.

Какие белые цветы на нежности жасминовой.
И новый день из темноты жасмином словно вымыт, и прохладу ночи не унять, атлас порвётся краденный,
восходит утро на кровать невестой в платье свадебном.
Сегодня день танцует вальс и манит в танец силою.
Жасминовый, сегодня вас я навсегда помилую.

Я мелом очерчу кольцо — вам за него не мечено.
Сегодня вам моё лицо покажется не встреченным.
Плывёт жасмин над головой, над бездною беспечною,
и танцевать вам не со мной уже на веки вечные.
И пусть дорожка далека в страну"Трамвай *Желание* ",
жасминовые облака плывут — и это главное.

Накрапывают краски дождём весенним наспех,
на дом и на качели, смычок виолончели,
на всякий род занятий, на брюки и на платья,
на грусть и расставанье, на встречи и признанья,
на день и год недели, на песню колыбельную
накрапывают разом… И всё меняют сразу.

Декабрь открылся дождём и снегом,
и фонари горели жёлтым,
таким волшебным и тёплым светом,
как будто свечи на зимней ёлке.
Вокруг кружились, как в венском вальсе,
то расставаясь, то приближаясь,
снежинок пары. Касаясь пальцев —
они не таяли, а целовали.
И я отвечу тебе со страстью,
на свет летящей, расправив крылья,
ты обнимаешь меня участьем,
ты обнимаешь меня так сильно.
И я отвечу тебе, и встреча
любви настоем декабрьским будет,
… показать весь текст …

Тик-так, тик-так…Итак — не стих.
Стих бежит босиком по полям ржи,
сачок в руке — бабочки крылья — крепче держи:
улетит — не догонишь — поле-перекати —
слово-лубок-колобок не любит руки.
Руки ему малы — моря под стать.
Может слово самим собою стать,
вытянуться до небес, упасть в кусты,
может себя с поля боя нести,
может листать календарь в было и есть,
может пить, загорать, любить, ненавидеть, есть,
может героем из тридевяти земель,
может ползти по земле и кусать змеёй,
может влюблённо закрыть на всё глаза,
… показать весь текст …

Панорамная фотография: облака плывут над пустынею,
облака плывут — небо синее, небо сильное, поле минное.
А тебе всего двадцать с хвостиком, двадцать с чёлочкой — неразборчиво,
а тебе идти этим мостиком, этой щёлочкой, в это крошево.
А тебе вперёд — нет пути назад, и мишенью ты — во все стороны.
А тебе в лицо соловьи молчат, потому что здесь только вороны.
Ты хотел сказать, что получится. Ты хотел узнать страны дальние,
и за ней уйти, самой лучшею, и назвать её обручальною.
А сегодня здесь над пустынею облака стоят, словно в стремени.
Сохрани его — это сын её, сохрани скорей — нету времени.
Не понимаешь — не понимаю, судьба такая, страна такая.
Я за тебя молиться стану. Я тоже мама.

Я изменила тебе, слово, с гаммой цвета.
Такая мне открылась глубина в мелодии оттенков,
что рука сама, не спрашивая разрешенья,
спешила с нетерпением к холсту, замешивая наспех краски,
и бились непослушные цвета о равнодушное пространство света.
Но иногда, когда казалось, что слепа моя рука,
из глубины манящего пространства рождался цвет,
рождался и кричал, что он, новорождённый, полон силы
и защититься сможет от насилья.
И тогда рука моя невольно отступала,
боясь спугнуть родившееся чудо.
Как мало их, новорождённых, что передать смогли
гармонию пространства, холстов, несущих свет и силу,
случайно отразивших красоту.
… показать весь текст …

Весна врывалась в дверь открытую, повисли соловьи над лесом,
и ветер весело насвистывал забытую за зиму песню.
И пахли, забываясь пламенно, на тонких ножках, как впервые,
у каждой придорожной впадины простые маки полевые.
И наливаясь, как озимые, душа в стремленье лип коснуться
меняла сапоги резиновые на крылья бабочек-капустниц.
Писал апрель такими красками, такою первозданной силой,
что чувствовал себя лишь пасынком поэт и плакал… от бессилия.

Перепрыгивая, глотая звуки, знаками не прикрытое — снова
рвётся вверх, отбивая руки, дикое, неукротимое слово.
Путая точки и запятые, пульсом невыносимо жёстким —
разбиваются в лист пустые звуки — нищенкой на погосте.
Хвост отбрасывая змеиный, вьётся вечным вопросом вечность,
ускользающим пилигримом, пересекающим бесконечность
параллельных — без окончаний, несоизмеренья всуе
лабиринтов семи звучаний, возносящихся аллилуйей.
Пересекая несовместимость точки и многоточья — смело
рвётся вверх, набирая силу, слово — гадким утёнком — в небо.

Чашка кофе на столе, в небе радуга ночная,
ты забудешь обо мне, ты меня в толпе узнаешь.
Через сотни лет и два дня увидишь снова —
это будет для тебя возвращение к основам.
А знаешь, я длинные годы нанизываю на спицы,
клубок из дождей и листьев, клубок из любви и слова.
А знаешь, свяжу я новый тебе на прощанье свитер,
и будешь свободной птицей лететь ты за мною снова.
Чашка кофе на столе, за окном страна другая.
То, что было в январе, я сама ещё не знаю.
То, что было в октябре, я на память заучила.
Не забуду о тебе потому, что так случилось.

О том, что нам не суждено на этом круге,
кричали сосны, и в окно бил ветер с юга.
И чайки склокою морской, и дождь случайный,
и чай, не тронутый тобой, — как соучастник
невстреч — дымился на столе в чужой квартире.
И кто-то говорил тебе: «Послушай, милый» , —
не зная, что последний круг сегодня замкнут…
Я сохраню твоё кольцо до завтра.

И хотя мы с тобой не близки, и твоей не касаюсь руки,
и хотя только голоса нить не привязывать может — роднить.
Ты — родник, где живая вода, я к тебе прихожу иногда
ненадолго на краешек дня, потому что ты любишь меня.

По Парижу жёлтый цвет — бабочкой под крышами,
и гуляет босиком дождь по Фонтенбло.
Про тебя и про меня ничего не слышал он,
а услышал бы — спросил, — что нам до него?
Я сказала бы, что жду чуда непременного,
что другие страны мне не смогли помочь,
и призналась бы в любви к Сене, что по венам тут
неизменно движется в танце день и ночь.
Здесь дворцы по улицам — белой лентой праздничной,
и глаза прохожего радостью полны,
знаю я уже, что жизнь не бывает разною,
на неё по-разному просто смотрим мы.
Над домами белый цвет вьётся белой ватою.
И хотя по-русски ты плохо говоришь,
… показать весь текст …

Только море и небо. а мне — только спина к спине.
И за что мне судьба дала за спиной целых два крыла?
А так хочется — мир да лад, чтобы милый мне был бы рад,
чтобы близко щека к щеке и чтобы облако невдалеке.
Чтоб шоколадный шёлк мне, как модное платье, шёл,
чтобы нежность на две руки, чтобы сердце на две реки.
Только море и небо, а мне, чтобы спина к спине,
для чего же судьба дала непокорные два крыла.
Время летнее, время влажное. По стене колокольчик вьётся.
Ты не думай, что я бумажная, ты послушай, как сердце бьётся.

Просто осень — листья летят на юг.
Люди сидят под обычным зонтом Вселенной.
Снова по новой велосипедный круг
вставлен в часы, чтобы крутилось время.

Катится, катится времени колесо.
Ты не спеши — за ним не успеть, не вымыть,
что остаётся — на пальце твоё кольцо,
ты подарил, ну, а мне его теперь горечь выпить.

Падали листья в прошлом уже сентябре.
Бабочка села на розу — такая картинка.
Всё это было на память оставлено мне.
Лучше забыть — но перед глазами снимок.
… показать весь текст …

Отпущу печаль я за чайкою, у начала дня — небо — чистый лён,
я твою любовь выхожу встречать — знаю точно я: ты в меня влюблён.
Знаю, ночи нам на двоих — длинней, а слова твои — нет платка теплей,
а рука твоя — крепче ясеня, а в глазах твоих — утро ясное.
Отпущу печаль я за чайкою, в середине дня тучи — точками.
Я свою любовь не хожу встречать, письма от тебя — все несрочные.
Ночи не с тобой, чай не на двоих, от твоих речей голова болит,
и слова твои душно-сладкие перестали быть шоколадными.
Для чего ж печаль не кончается, не летится ей, не качается,
и тебя забыть не случается. Не тебя забыть — шоколадный мёд,
что слова твои, обещания не сбываются, зря прощала их,
я верну тебе на прощание слов твоих шоколадный… лёд.

Волненье, случайность
на части, на малость,
на милость строки, наудачу
слова то возносят над жизни площадкой,
то падают в ноги, ругаясь площадно,
то просят доверья, то просят пощады —
слова, — вас прощаю.
Вы — первая помощь, вы воздух вокзальный,
вы спица вязальная снов — нанизали
пустыню и север, карету и шарик
воздушный — как душно без вас мне,
как страшно ночами.
За то, что — неважно, жара или холод,
за то, что за временем вечным походом —
… показать весь текст …

Только снег, и больше ничего, снег и ели.
Замели следы твои давно две метели.
Две метели ленточкой легли, не связали,
за мою любовь меня они наказали.
Ты иди, не оглянись назад, не узнаешь.
Тает снег, слезинкой на глазах замерзая.
На еловых лапах тишина тишиною.
Не тебе записана была я женою.
Только снег, и больше ничего, снег и ели.
Замели следы твои давно две метели.