И сказали ему: живи, да на мир глазей. Не грусти ни о чем, не мямли, не ротозей. Дом построишь себе, детишек родишь ораву. А ему ни детей не хочется, ни друзей. Он обрюзг и устал, голова его — дом-музей, дом печальных музей, проживающих здесь по праву.
Он шагает по дому, воздух его тягуч. Он шагает по полу, вязкому, как сургуч. Мимо книг не о нем, мимо стендов, покрытых пылью. Мимо зыбких фигур чужих для него людей, мимо тех, для кого — притворщик и лицедей — он играет себя и прячет за спину кр…