Место для рекламы

Трудное слово

Ездил я прошлым летом к себе на родину в северный Казахстан, заглянул в родную редакцию. Здесь я не был уже много лет. И ничего не узнал. Во-первых, сама газета поменяла название — была «Ленинскими заветами», стала «Родной степью». Во-вторых, редакция переехала в другое здание, и теперь ютилась на правах квартиранта в нескольких кабинетах акимата — местной администрации. И, в-третьих, из прежних работников, кого я знал, остался один Гена Державин. Когда-то его папа был редактором, это он взял меня на работу в штат газеты, после того как я написал и отправил сюда несколько заметок, которые, к моему огромному удивлению и радости, были напечатаны и послужили затем пропуском в журналистику.
Теперь здесь и редактор был другой, и корреспонденты иные — пара молодых ребят-казахов, впрочем, исключительно чисто говоривших по-русски (как выяснилось, так же и писавших), и еще несколько сотрудников. Никого из них я, разумеется, не знал. Но все они, включая нового редактора, также как и я окончившего в свое время русское отделение факультета журналистики Казахского госуниверситета, отнеслись ко мне с большим уважением как к ветерану нашей районной «сплетницы» — так издавна любовно звали свою газету местные жители, как казахи, так и русские.
Я уже со всеми перезнакомился, когда пришла еще одна сотрудница, молодая женщина лет тридцати с неуловимо знакомыми чертами миловидного смуглого лица.
— Кто это? — спросил я Гену.
— Это? Дина Бекбатырова, наша завсельхозотделом. Даурена-то помнишь? Так это его дочь!
Еще бы я не помнил Даурена! Он числился у нас корреспондентом-радиоорганизатором — была в свое время при районных газетах такая должность. Даурен брал у корреспондентов уже готовые свежие заметки и статьи, начитывал их на магнитофонную пленку, которая затем транслировалась по местному проводному радио. Работа у него была — не бей лежачего, и Даурен с удовольствием прожигал остатки свободного времени по своему разумению. Но это не мешало ему быть семьянином и растить дочь, хорошенькую метиску с миндалевидными смородиновыми глазками — жена Ольга у Даурена была русской.
Ольга заведовала районной аптекой. О, сколько раз она терпеливо «вытягивала» своего непутевого муженька из его загулов — ведь в ее распоряжении было несметное количество лекарственных препаратов и средств, с помощью которых она умело погружала ушедшего в очередной аут Даурена в состояние анабиоза, и он через пару-тройку дней просыпался как огурчик и с топотом мчался в редакцию — за очередной порцией наших материалов для своих радиопередач.
Дочу свою Даурен любил и всегда сам отводил ее в садик и забирал оттуда. Он настойчиво учил ее правильной, грамотной русской речи. И пока Дина была маленькой, не все уроки отца ей давались сразу. Иные слова она по-детски забавно коверкала очень долго, чем вызывала у любящего отца не столько озабоченность, сколько умиление. И он просил Дину повторить то или иное слово снова и снова и для удовольствия своих друзей. Подозреваю, что некоторые слова смышленненькая Дина сознательно не выговаривала очень долго — чтобы позабавить отца и тем самым простимулировать его на покупку ей очередной шоколадки.
И вот она стоит передо мной — стройная, смуглолицая и темноглазая красавица с правильными чертами лица, вобравшего в себя одновременно приметы и отца-казаха и матери-славянки
-Здравствуй, Дина, — сказал я. — Не узнаешь меня?
-Извините, нет, — внимательно вглядываясь мне в лицо, ответила Дина.
— Ну, тогда скажи: бе-ге-мот!
— Боже мой, дядя Марат! — всплеснула руками Дина. — Надо папе позвонить, он не знает, что вы здесь.
— Это успеется. И все же, как насчет бегемота? — лукаво прищурился я. Все, кто был в редакции, с любопытством прислушивались к нашему диалогу, пока еще непонятному для большинства. Лишь один Гена Державин закрыл рот ладошкой, скрывая ухмылку: похоже, он вспомнил, какая сейчас последует чума. — Ну, скажи же: бе-ге-мот!
— Так уж и быть, — сдалась Дина, слегка порозовев. — Только из уважения к вам!
И выдала, как тогда, в детстве — по слогам, только более громко и хорошо поставленным голосом:
-ГИ-БА-НЁТ!
От дружно грянувшего хохота в редакции задребезжали оконные стекла…

Опубликовал    08 янв 2017
10 комментариев

Похожие цитаты

Карающий молоток

Свидетелем этой сценки я стал еще в 80-е годы. Этажом выше нас жила супружеская пара, одна из половин которой пила, как говорят нынче, конкретно.
Что только жена Татьяна не делала со своим непутевым муженьком: и колотила, и заставляла «подшиваться», и не выпускала из дома сутками. Но все без толку: побои Гришаня сносил молча — чувствовал свою вину, — хотя мог бы убить жену одним ударом своего здоровенного кулака; «торпеды» выцарапывал, из дому сбегал, спускаясь с балкона на связанных простынях…

Опубликовал  пиктограмма мужчиныМарат Валеев  28 мая 2016

"Откройте, полиция!.."

— Откройте!
— Хтой там?
— Мы из полиции, откройте, говорят вам!
— А-а, недобитки, явились таки! Мало я вас покрошил в войну! Учтите, гады, живым не дамся! Гдей-то у меня тут лимонка завалялась.
— Бежим, товарищ капитан!
— Сбрендил, сержант! Чего это мы, российская полиция, от какого-то старикана побежим? Пришли брать живущего по этому адресу хулигана Никоненко, значит, возьмем!
— Я вспомнил, что у этого Никоненко дед в юности был геройским партизаном! А для партизана что полицейский, что полицай один хрен! По рогам — и в кусты!
— Ох, черт, тогда быстренько валим отсюда! И когда ж только народ привыкнет к нам, а?

Опубликовал  пиктограмма мужчиныМарат Валеев  08 авг 2016

...И два кармана картошки

На окраине столицы Эвенкии — поселка Туры, есть небольшое поле в несколько гектаров, на котором труженики совхоза «Туринский» выращивали картофель, а в теплицах — огурцы. Но когда сельское хозяйство на Крайнем севере рухнуло, поле это перешло в собственность администрации поселка. А МСУ, в свою очередь, распахав его трактором, «нарезало» поле на лоскутки шириной в 5−10 и длиной в несколько десятков метров и наделяло ими через предприятия и учреждения окружного центра желающих вырастить картошку…

Опубликовал  пиктограмма мужчиныМарат Валеев  30 окт 2016