ЕСЛИ ТЫ ЛЮБИШЬ
Вечерело. Круглые стуки Волынов слушал эту музыку. Толи итальянский, толи испанский певец пел о любви. Ну — как не догадаться об amore? А в прошлом месяце вдруг ударился в рок. Снег, снег. Дождь, дождь. Пес Бенга лежал у ног. Если б он мог говорить, то, конечно, ему стало бы легче. Все-таки диалог двух неуклюжих существ и принес бы хоть какое-то облегчение. Дождь, снег. ТУК-ТУК. Крыша его квартиры эхом отражала стуки тяжелого дождя. Так стучало и его сердце. Сильно. Слабо. А потом неслось сквозь завесу затуманенного рассудка в ту безмолвную ночь.
— Я оставлю ее тебе, Волынов. Не могу я загубить то, что зовется пока еще жизнью! Моя карьера, подиум, блеск, слава…
— Это — твоя дочь, Ася. — Он смотрел на нее. .Нет. Не с ненавистью и жалостью. Боже упаси! Он желал ее также, как и в первую их весну. Хотел семью.
— Давай тогда … — он тщательно подбирал слова, запинаясь и краснея, будто это не его светлоглазая жена, а он отказывается от родной дочери. — Давай тогда ты будешь жить… просто, с нами. Мы не будем мешать. Но, может быть потом, когда пройдет и твоя, возможно, депрессия, и полет души в неизведанное, ты вернешься в лоно семьи? А мы подождем. Сколько угодно. Только не оскорбляй нас своим уходом, Ася.
Но она ушла. В самый прекрасный день терпкого мая.
Ты для себя не сыщешь краше края.
Ты — не другая. Ты — совсем ребенок.
Нам птицы помахали, улетая.
Погладил лапкою слепой котенок.
Все будет так, как создано досель.
Прости. Поверь. Мы любим идеалы.
Я жду тебя и в сердце, и в постель,
Переключая время и каналы.
Годы… Недолгие. Лучшие. Веселые. Дочка, конечно, спрашивала про мать. И это были самые отчаянные минуты его существования в мире, полном разочарований и дождей. Когда солнце касалось лица Аришы, когда ее голосок звал его гулять, он был самым счастливым и отцом, и мужчиной на всем белом свете. Ариша точной росла копией матери. От кончиков ногтей до кончиков волос. От ее бархатного смеха он сходил с ума. Он жалел ее сильно. Горло сжимали триллионы рук. Слезы, спрятанные в самом нутре, рвались ночами наружу под звуки толи итальянского, толи испанского исполнителя.
А потом она пришла. Просто в обед. Как будто и приходила на этот самый обед ежедневно ровно в час дня. Открыла дверь. Смешно-то. Он и замки не поменял. Не успел (или не хотел?). Разделась в прихожей, также неуклюже бросила ключи на столик у ободранного края кухонной двери.
Ариша, выбежав в коридор, застыла как вкопанная. Ася долго смотрела в уютное личико дочери. Две нежные копии одной Вселенной. Арише было почти десять. Самое время не понимать ничего и все понять тут же. Задать вопросы о происхождении мира и почему у папы седые волосы в тридцать с небольшим. Смотреть на мир сквозь розовые очки и стать взрослой за одну секунду.
Что было потом? Волынов прожил еще две жизни. За дочь и за себя. За нее бы тоже хотел. Но не мог. Любовь осталась в его сердце раной. Свинцовой пулей. Лечить сердечную мышцу не было желания. Любил очень. Обеих.
Дочь и мать. Его Ася. Его Ариша. Они смотрели друг на друга так, как рассматривают витрины в дорогом супермаркете. Ася долго плакала и кляла себя, небо, обстоятельства и причины. Ариша плакала, поняв в свои лета, сколько всего отняло у нее жестокое время. Умница. Но простить и успеть понять эти жуткие обстоятельства не могли ни отец, ни дочь. Договорились о часах. Они якобы перевернут все и вернут понимание в их трио. А семья? Она где-то за семью долами, горами. Ветрами.
Волынов, вслушиваясь в непонятную для него песню, успокоился. За долгие десять лет его странной жизни. Все может быть, если любишь.
Она стояла в облаке зари.
И мне прогнать ее? Я не успею.
Шептали те же птицы о любви,
Котенок влез, мурлыкая, на шею.
Люблю ее. Нам на двоих успеть
еще любви достать. Она бездонна.
Не разлучит нас даже злая смерть.
Я приручил для нас ее, Мадонна.
Ольга Тиманова, Нижний Новгород