Место для рекламы

Дождь за зашторенным темной шторой окном лил не переставая. То темнело, то накатывала какая-то необычайная светлость. Часы неспешно отмеряли время заострившимися от того самого времени стрелками. Кот лежал в кресле и томно мурлыкал свою песню. За стеной соседи отчаянно ругались то друг на друга, то на сынишку, который, по-видимому, не устраивал их в учебе. По телевизору показывали очередную мыльную оперу с элементами толи дешевой эротики, толи триллера, скорее похожего на комикс. В общем, все, как всегда. Маша сидела за столом, готовя очередную презентацию. Сроки нещадно поджимали. Начальник со свойственной ему наглостью намекал на лишение премии. Подруга слала сообщение за сообщением на мобильник… Но не могла она сосредоточиться ни на том, ни на другом, ни на третьем. Черная дыра — размером с небывалую планету — зияла в ее душе с недавних пор. И не залатать, не заштопать.
Дождь прекратился. Маша вышла из-за стола, отодвинула штору и, распахнув окно, впустила в себя воздух. Он пьяно пах сыростью, пылью, мятой и одиночеством. Она долго всматривалась в уличную мглу. Шли люди, звоня кому-то и смеясь с кем-то. Сигналили дорогие и не очень машины, лаяли дворовые псы и качались в такт набежавшему ветру деревья. А среди этой сумасшедшей жизни, где-то совсем рядом и невероятно далеко — ее прошлое.
А все было, как в лучших романтических комедиях. Встречи, пышная свадьба, белая фата и торт с мармеладом, гости, тосты, поцелуи, месяц, пропитанный медом и морем. Клятвы, клятвы. Борис вошел в ее жизнь искромётно. Вежливо и настырно, но ухаживал недолго. Дарил, нет, не жемчуга и бриллианты, но цветами заваливал всю ее тогда еще тусклую родительскую комнатку. Признания, туры по городам… Он разделял ее страсть к кулинарии и коллекции кукол, дарил билеты в оперу и постоянно целовал.

Всегда ли будет цвести сирень
Под окнами нашего дома?
Куда исчезает любовь? В полдень — тень?
А нежность тебе ли знакома?
Я сетовать вновь не смогу на Судьбу:
Я жизнью обязана маме.
Тебя я прощаю. Тебя берегу,
Мешая разлуку в стакане.

Прошло полгода со дня их свадьбы. Борис перевез ее к себе в двухкомнатную просторную квартиру в центр города. Купил кота и велел через день готовить ему новое блюдо. Также ежедневно чистить ему обувь, мыть пол и наливать свежий стакан воды перед сном. И чтобы обязательно в кружку с синим ободком. Не появляться перед ним вечером в халате и тапочках (кружевное белье он ей купил в самом дорогом бутике). В выходные звонить его маме и стараться не приглашать подруг в дом. Маше нравился вначале его командный тон и забота, проявление отцовского инстинкта даже.
Однажды вечером она чуть позднее пришла с работы — горел заказ и времени было в обрез для приготовления ужина и совершения всех обрядов для Бориса. В итоге, пол помыть она не успела, сменить зеленый халат на пеньюар — тоже. Да и с ужином поспешила: вареники слиплись, пирог подгорел, а сок недостаточно охладился в холодильнике. Борис вернулся, как обычно, в семь. Разулся в прихожей, вымыл руки и прошел на кухню. Маша уже накрывала на стол.
— Прости, Борюся, я не успела с салатом. Сегодня партнеры совсем озверели — гоняли нас то в банк, то в центральный офис. Прибежала почти перед тобой.
— А что, другие не могли за тебя сбегать в банк или в офис? — Борис мрачно и, как показалось ей, жестко, посмотрел в ее глаза.
— Ну, Борь, я же отвечаю за проекты нашей фирмы. На мне и обязанности. — С улыбкой пыталась разрядить обстановку Маша.- Зато завтра я с обеда уже свободна и мы можем съездить за костюмом тебе.
— А почему ты еще в халате? — Борис как будто не слышал ее слов.
— Сейчас переоденусь. Борь, ну что ты, в самом деле? Какая разница — минутой раньше или позже я одену его? — Маша подошла к мужу и взяла его за руку.
Что произошло потом, показалось ей кошмаром. Он ударил ее по щекам несколько раз. Она и не поняла от неожиданности ничего. Потом схватил за волосы и поволок в спальню. Маша не кричала, от шока у нее свело дыхание, ноги, руки. Он повалил ее на кровать и начал бить, что-то приговаривая о непослушании и неповиновении. Потом стянул халат и надел пеньюар на уже красное от побоев тело.
На работу, она, конечно, не вышла. Муж сообщил начальнику о том, что его жена заболела, голос пропал и заставил написать обезумевшую от боли девушку сообщение лично шефу. Запер в квартире и, уходя на службу, долго целовал в иссиня-черную щеку.
Так продолжалось десять дней. И продолжалось бы еще. Если б ее родители не забеспокоились о единственной дочке. Им Боря сообщал о том, что Машенька заболела и все в этом духе. Но интуиция у отца Маши — половника в отставке — была отменной. Они нашли исхудавшее и разбитое тело дочери в тщательно прибранной спальне. Она лежала в сиреневом пеньюаре посредине кровати, на тумбочке стояла чашка с синим ободком.
А дальше — жуткая боль. О том, что была беременной, Маша узнала от матери. Сын. Малютка. Пропасть и огромное, почти зверское нежелание жить. Что стало с Борисом, ей было неинтересно. Маша знала, что отец не оставит это дело так. И что там, на свадьбе, они должны были ее предупредить о странном разговоре их новоиспеченного зятя с другом: «Рабыня — вот, что значит счастье для нас, друганище!» — вещал Боря с набитым ртом. Но что он имел в виду точно, конечно, никто и не смог бы догадаться.
Они уехали. Она и родители. В их старый дом за городом. Прошло немало времени с того самого дня, как она вышла из здания суда. Благодаря влиянию родственников, Бориса не привлекли. Отец долго боролся, но ради спокойствия семьи — забрал заявления. И снова, такие как он — жестокие садисты — еще долго будут расхаживать по душам юных и не очень дам.
Но что уже ей они? Ни семьи, ни ребенка теперь нет. А главное — сына. Но как бы кощунственно это не звучало — а может и хорошо, что он не родился? Не простила — наверняка — она себе потом слез тех, к кому прикоснулась бы — не дай Бог — рука ее чада, возможно ставшим похожего на своего отца…

Закрыть окно и раствориться в мире,
Где нет тревог, где вечное тепло.
Я вновь чужая на бесславном пире,
И время беспощадное ушло.
Я ухожу, чтоб возвратиться всуе.
Но пожелаю чувствовать, любить.
Вот на окошке град звезду рисует-
Я верю, что счастливой снова быть…

Ольга Тиманова

Опубликовала    07 июл 2016
2 комментария

Похожие цитаты

ЧУЖОЕ ПИСЬМО

Диагноз был неутешительным и семья Бобровых готовилась к самому худшему. Роман Иванович был слаб (будь проклят рак и иже с ним!), аппетита почти не было, он боялся света и собственного голоса. Головные боли тысячами ос жалили его: виски горели дымящимся огнивом, жгло, и сердце и душу.
— Миленькая моя Любаша, ты уж прости меня дурака-заболел я-глядя выцветшими от слез глазами говорил Роман Иванович жене.
— Да что, ты родной мой! Не печалься ты, Бога ради — и она заботливо вытирала…

Опубликовала  пиктограмма женщиныОЛЬГА ТИМАНОВА _  05 июл 2016

Вспомнил, папа

В старом и одутловатом лице Леся не сразу признала отца. Сморщенный нос, выжженные волосы, худое тело. На теле этом болталось что-то наподобие плаща. Иссиня-черные лохмотья, рваный шарф, чемоданчик с оторвавшейся ручкой и полные глаза печали. Он смотрел на нее… Так с ходу она и не смогла подобрать нужных слов. Странно, жутко, озадаченно. В душе вспышками поднимались самые противоречивые чувства: боль, обида, ненависть. А вот жалость? Ее Леся не могла обнаружить, сколько не пытал…

Опубликовала  пиктограмма женщиныОЛЬГА ТИМАНОВА _  05 июл 2016

Галина

В комнате со старыми отклеившимися обоями, старым столом, покосившимся сервантом и кроватью, пахло смачно сигаретами, пережаренной картошкой и перегаром. Собака развалилась на грязном полу и скулила во сне. От ее негромких повизгиваний Галина открыла глаза. Внутри все болело. Желудок, словно прирос к спине, во рту было противно. Желтая сальная простыня пахла тухлой водой и слезами. Она перевернулась на бок и чуть не раздавила мальчонку лет девяти. Ее сын. Ванюша. Он, казалось, сладко спал. Бровк…

Опубликовала  пиктограмма женщиныОЛЬГА ТИМАНОВА _  06 июл 2016