В сутане ли, в латах — я вовсе тебе не брат
/Накапай мне яда — я выпью одним глотком/.
Мне Рим не помеха, отныне никто не свят
На этой земле, разделённой моим клинком
На земли Лукреции и города рабов,
Которые верят в кольцо рыбака и крест…
Смотри на меня — нет на свете других грехов,
Чем твой не ко мне обращенный случайно жест.
Я лью кантареллу, как воду, и полон Тибр
Любивших тебя, но любивших не так, как я…
Не брат я тебе — а влюблённый, пришедший в мир
Хранить твои дни и ключи твоего отца.
Любой сумасшедший, рискнувший оспорить факт
Того, что не нас предназначил друг другу бог,
Отправится в пекло /не в римский изящный ад/
Без мудрых напутствий и лишних библейских слов.
И ставни закрыты, и снег простыней так бел.
Кто время придумал, кто новый придумал день?
В сутане ли, в латах — иные — всего лишь мел.
Все женщины в мире — твоя на закате тень.
И утром, когда оседлаю опять коня,
Чтоб биться за земли Лукреции, папский трон,
Молись за меня, моя радость, люби меня
И множь безрассудных, убитых моим клинком.