Эта история случилась в моей деревне аккурат под Новый год. Пересказываю я ее от имени самого героя (все имена здесь, по понятным причинам, изменены)
***
— Сережка, прошу тебя, не напивайся сегодня, — умоляла меня, как сейчас помню, в тот день тридцать первого декабря тыща девятьсот незабвенного года моя супруга Лизавета. - Новый год будем встречать у кумы. Я сейчас
пойду к ним, помогу постряпаться. А ты пока уберись по хозяйству и со двора — никуда. А я к вечеру приду, соберемся и пойдем к ним…
— Конечно, не напьюсь! — поклялся я, и даже сам себе поверил. Что, трудно разве несколько часов продержаться без выпивки?
Ну, обнадеженная таким образом, моя Лизавета Ивановна ушла к куме. А я уже хотел пойти во двор, у коров да свиней убраться. И тут на пороге нарисовался сосед, чтоб ему пусто было
— Серега, так ты один? — обрадовался Тимоха. —  Замечательно! Я вчера, понимаешь ли, загодя отметил Новый год, а сегодня вот хвораю, сил моих нет. Давай-ка мы это дело поправим!
-Не, — испугался я. —  Мне нельзя!
А сам с удивлением наблюдаю за собой, как протер полотенцем один стакан, затем — второй, как будто кто невидимый руководит моими действиями. Ну, что тут будешь делать?
Уговорили мы эту бутылку, затем и я вытащил припрятанные мной пару дней про запас (Рождество ж впереди, а там и старый Новый год) один «огнетушитель», потом другой.
А через час-полтора мне только и хватило сил, чтобы бросить тут же, на кухне, полушубок на пол, и отрубиться.

Ну, а дальше было так. Вернулась моя незабвенная Лизавета Ивановна, а я труп трупом. Попинала она меня своей пудовой ножкой в бок, да так и не смогла поднять, и сама отправилась к куме встречать Новый год.
Когда пришла домой, обнаружила меня все в том же некрасивом положении, воронкой кверху — видать, все же немало мы с соседом Тимохой приняли на грудь.
Так и ушла жена в спальню сама, а меня оставила дрыхнуть на кухне.
Проснулся я оттого, что очень пить захотелось, и как был, в носках и майке, пошлепал в сенцы. Там, даже не включая света, наощупь зачерпнул из бочки воды и напился. Потопал обратно в дом, да спьяну перепутал двери и зашел куда-то не в дом..
Ничего не понимаю — темно, холодно, на кухню непохоже. А тут еще шарахнулся коленкой о какой-то ящик, горловой о полку — взвыл от боли и стал искать на стене выключатель, Но наткнулся на какой-то шкаф со всякими банками-склянками, они начали падать на пол, поднялся невообразимый шум. А выход никак не найду, все упираюсь в какой-то хлам.

Тут дошло до меня — в кладовку забрался. А она у меня большая, вся заставленная всякой хозяйственной фигней, и я в темноте никак из нее выход найти не могу.
Увидел над собой небольшое оконце, через которое едва-едва пробивался лунный свет, решил, раз дверь никак не могу найти, то хоть через окошечко это выберусь сначала во двор, а уж оттуда домой, на родной полушубок — к Лизавете Ивановне под мягкий теплый бочок сегодня уж и не мечтал попасть.
А окошко глухое, чтобы выбраться из него, раму со стеклом надо выставлять.
Ну, я схватил первый попавшийся под руку ухватистый предмет — а это оказалась поллитровая бутылка с железной пробкой - и треснул по оконцу.
Рама-то да, вылетела наружу, но и бутылка разбилась, и все, что в ней было, вонючее и липкое такое, выплеснулось мне на голову, поползло по лицу. Принюхался - лак, зараза.
Взобрался на какой-то ящик, обдирая бока, вывалился через оконце на улицу. Ну, подбежал я к входной двери, дернул ее на себя. Но она была заперта изнутри — Лизавета Ивановна, как вернулась с гулянки, естественно, закрылась.
Если бы кто сейчас увидел меня - с перепачканным лаком лицом, с дыбом стоящими волосами, приплясывающего на снегу в свете луны чуть ли не босиком в носках, принял бы, наверное, за черта. Но я об этом тогда не думал: мне страсть как хотелось попасть домой, в тепло! И я все громче и громче начал барабанить в дверь.

Наконец, за ней раздался недовольный голос моей незабвенной Елизаветы Ивановны:
-Кого там чёрт принес
— Да я это, Лизонька, открывай скорей, а то ведь окочурюсь тут, на морозе-то, — дрожа всем телом, проскулил я.
-Кто — «я»? — ничего не понимая, переспросила Лизавета Ивановна.
— Да я же, Сергей! — уже хриплю я. —  Открывай скорей, замерзаю!
— Сейчас, разбежалась! — сердито пробурчала Лизавета Ивановна. —  Сергей мой дома, на кухне дрыхнет. А ну проваливай, кто бы там ни был, не то сейчас бердан возьму да пальну через дверь!
Потом слышу, Лизавета Ивановна торопливо ушла — видно, засомневалась все же. Через минуту вернулась и, почем зря кляня меня, стала отпирать дверь.
— Ни днем, ни ночью от тебя покоя нет, идол, — причитала она. Но, открыв дверь и завидев приплясывающее у порога черноголовое существо, взревела дурным голосом:
— Свят, свят! Изыди, нечистая сила!
И захлопнула дверь перед самым моим носом и звякнула щеколдой.

— Да что же ты делаешь, ведьма! —  заревел я уже почти сквозь слезы. — Мужа родного на порог не пускаешь. Заморозить хочешь, да?
Вой за дверью прекратился.
— Голос-то твой, Сереженька, а рожа — не твоя. Ты как на улице-то оказался, и почему такой черный? — недоверчиво спросила меня женушка
— Попить пошел, заблукал, в кладовку попал, чем-то вымазался, выход не смог найти, на улицу через окошко вылез, — стуча зубами, скороговоркой и честно
признался я.
— Ну, коли так, входи, — недобро сказала незабвенная моя Лизавета Ивановна.
— С Новым годом тебя, женушка! — на всякий случай сподхалимничал я, бочком протискиваясь мимо жены в сени.
-Поздравил, говоришь, меня? Ну теперь, стало быть, мой черед тебя поздравлять, — нехорошим голосом сказала моя добрейшая супружница, прихватывая с собой батожок.

Ну, а что было дальше, тебе вовсе незачем знать…