Сестренка моя Роза и сейчас, когда она уже зрелая женщина, очень веселый и жизнерадостный человечек. А когда в девчонках ходила, вообще была хохотушкой и шкодницей.

Я в то время жил и работал в райцентре, всего в 25 километрах от отчего дома, и Роза, конечно, нередко у меня гостила. Вот так я утром собрался уходить на работу, а сестренка оставалась дома.

Она критически оглядела меня, остановившегося перед зеркалом (галстук затянул на шее, причесался, шипром побрызгался), и фыркнула,
— У ти, боже мой, важный какой!

Ну да, я привыкал ходить в костюме со свежей рубашкой и при галстуке — как-никак, меня назначили заведующим отделом сельского хозяйства в районной газете. Правда, в отделе этом я был пока один — сам себе заведующий и сам корреспондент в подчинении у этого начальника.

— Да ладно тебе, — отмахнулся я, стараясь ослабить хватку чересчур затянутого галстука. — Положено мне так, понятно?

— Понятно, — сказала Розка, а в глазах ее запрыгали чертенята — жаль, я их не сразу заметил. И неожиданно предложила:
— Хочешь, я тебе сливу сделаю?

— Какую еще сливу? — не понял я. У меня из фруктов в то время дома иногда появлялись лишь местные червивые ранетки из совхозного сада, ну и виноград по праздникам. Слив в маленьком «Саратове» не было точно.

— А вот такую! — выпалила Розка, моментально схватила меня за кончик носа двумя свернутыми в кренделек пальцами, из всей силы сжала их, протащила вниз и тут же отскочила в сторону. У меня от боли посыпались искры из глаз.

— Ай! — завопил я, хватаясь за освобожденный и занывший нос. — Ты что творишь, засранка?
— Ну, сливу же, — хихикая ответила эта маленькая негодяйка. — Вон, она уже у тебя наливается…

Я снова бросился к зеркалу шифоньера и в изумлении вытаращил глаза. Всегда аккуратный и правильный, нос мой тут же побагровел, распух, а кончик его вообще округлился и посинел. А, блин, вот она какая, «слива» эта — рукотворная!

Розка с хохотом скрылась в кухне и захлопнула за собой дверь. Но мне гоняться за ней было некогда — я уже и так опаздывал на работу. Так я и вышел на улицу, прикрывая по возможности разбухший нос ладонью.

В редакции же у коллег вызвал самый настоящий фурор — такой зрелой, живописной «сливы», в какую, по милости сестренки-забавницы, превратился мой нос, они, по их признанию давно не видели.

Никуда я в тот день из редакции так и не вышел, и не поехал. И на следующий день тоже — благо, у меня в блокноте хватало материалов, набранных в предыдущей командировке, да и телефон был под рукой, так что я сидел все эти дни за столом и отписывался, пока мой бедный нос не принял прежнюю форму.

Розке эту шкоду я, конечно, простил — а куда было деваться, сестренка же! Да и не фиг было самому выделываться. А то, ишь, начальником он стал, галстук нацепил, важничать начал. А тут — бац тебе «сливу» на нос, и сразу с небес слетел на землю… Жизненный урок, так сказать…