Поздним августовским вечером мы ужинали всей семьей в просторных сенях своего домика в деревне — летом и осенью, пока на дворе тепло, эта деревенская «прихожая» служила нам кухней-столовой.
И тут младший пятилетний братишка (а всего нас у мамки с папкой было трое братьев) замер, остановив ложку у рта, и прислушался к себе.
— Ой! — плаксиво сказал он. — Мне надо на двор!
И бросив ложку на стол, сполз с табуретки. Было уже темно, на улице шумел дождь.
-Сынок, там за дверью ведро, сходи туда, — заботливо сказала мама.
— Я уже большой! — помотал головой братишка. И зашлепал босыми ногами к выходу.
— На ноги чего-нибудь надень, — внес свою лепту в заботу о младшем, но думающем, что он уже большой, сыне наш батяня. — Там сыро.
Братишка сунул ноги в какую-то из обуток, неровными рядами выстроившуюся под порогом у сеней, и вышмыгнул на улицу.
Вернулся он подозрительно быстро. Уборная у нас, как ей полагается, располагалась в конце двора. С учетом дороги туда-обратно, времени, потраченного на процесс, братишка должен был вернуться гораздо позже.
-Ты чего, не добежал до туалета? — спросила мама, подозрительно принюхиваясь.
— Там темно и страшно, — пожаловался братишка. — Я около будки Шарика покакал.
И выпрыгнув из того, в чем он ходил на улицу — больших резиновых галош, маленьких у нас не было, только взрослые, — прошлепал к умывальнику. Уж чему-чему, а к мытью рук после туалета нас родители выучили.
Но вместе с тем по кухне быстро стал распространяться такой душок, будто братишка сходил в туалет, не снимая штанов. О чем я его и спросил.
— Ты чё? — покрутил он пальцем у виска, и с чувством исполненного долга снова вскарабкался на табуретку. Но запах-то все равно был! И он враз испортил всем аппетит.
Мы побросали ложки, во все глаза смотря друг на друга: что за черт, откуда это сортирное амбре?
— Кошмар!
Мама наклонилась к галошам и всплеснула руками.
- Да он же, засранец, все в дом принес!
Первым захохотал отец. Ему было весело еще и от того, что младший наследник ушел на улицу не в его, а в маминых галошах. Они были поменьше. Но и сорокового размера ему вполне хватило, чтобы все, что должно было оказаться на земле у шариковой будки, очутилось в задниках галош. И братишка притащил все это в дом! Естественно, перепачкав еще и собственные пятки!
Уж не помню, выкинула ли мама эти уделанные галоши или отмыла их и оставила, но именно после этого случая отец приколотил к уличной уборной жердину и подвесил на ней фонарь с протянутой электропроводкой. Лишь бы никому не было настолько страшно ходить в темное время суток по нужде, чтобы от этого страдали еще и галоши…