– Цигель-цигель ай-лю-лю!
– Ай-лю-лю потом.
И еще эпиграф:
«Он улетел, но обещал вернуться. Милый!»
И еще:
«Выезжаю с докладом в Новохаперск. К обеду не жди. Целую. Твой суслик»
Мужчина — это такой странный предмет, если он ещё есть, то его сразу нет.
Вот только что спокойно сидел в спортивных штанах, обгладывал косточку — и вот уже сорвался, куртку натягивает, ключами гремит… И пошёл, и помчался. Куда? Зачем?
И не то чтоб он тебя бросает, не то чтоб не хочет проводить с тобой время, не то чтоб его нет совсем. Наоборот. Он всегда где-то поблизости, буквально тут рядом, «на территории» и уж, конечно, «на связи».
Он прилагает усилия, чтобы закрепить тебя за собой, убедиться в том, что ты сидишь «на базе», и когда тебя уже можно не пасти, у него появляется какая-то бесконечная череда дел, забот, необходимости переговорить, утрясти, взять где-то и отвезти куда-то какую-нибудь бумажку, или стройматериалы, или встретить в аэропорту одного и проводить на вокзал другого… И уж потом, ночью, вернуться и спросить, что у нас на ужин. Полазить в холодильнике, погреметь кастрюлями и сказать: «Ладно, разогрей, только не сожги, как ты это умеешь».
А что по программе в полпервого? В два ночи очень хороший фильм. Прекрасно! Давно хотел посмотреть. Ты чё, спать собираешься? Принеси пикули с балкона. Да не холодно там, говорю, я только что с улицы! Сегодня сидели в одном новом кабаке… Что? Ты про него слышала? Ходили уже? С кем? А-а-а… И будильник надо поставить на 8, я утром встречаюсь с одним, которому давно обещал…
— А где Олег? — спрашивает тетенька в антракте.
— Пошел машину переставлять. Весь первый акт просидел как на иголках! Сказал, если найдет хорошее место для парковки, вернется. Если нет — будет в машине ждать.
— Ах! Бедный! Такую постановку не досмотрит!
— Ему там лучше будет… Включит печку, планшетик, посмотрит свой сериал спокойно. Или поспит…
Вот сразу видно, что жена опытная. Не настаивает на том, чтобы он жил интенсивной культурной жизнью, припадал к духовным родникам, сочувствует, знает, как тяжело ему приходится в зрительном зале, да в парадных брюках.
А я когда была неопытная, спросила подругу, почему они с мужем не ходят в театры вообще никогда. Ее ответ меня поразил:
— Миша не любит места, где курить нельзя.
— А там можно.
— Миша любит, чтоб как в клубе или ресторане там… Сидишь, ешь, куришь и одновременно смотришь представлеееееение.
И это считалось железным поводом поставить крест на кинотеатрах, театрах, концертах не в клубах, лекциях и всем прочем, непохожим на кабак и Мулен Руж.
В театрах одни женщины, в магазинах одни женщины, на родительских собраниях одни женщины. А мужики если есть, то вид у них такой деловой и в то же время отстраненный, будто они только что прибыли со сверхсекретного задания в космосе. И не то чтоб сами очень интересуются культурным событием, а так… сопровождают… вот эту даму… пришлось… Пишут собутыльникам друзьям: «Сегодня выгуливаю свою». На него какбэ надавили, и он выгуливает, несет свой крест, потому что обещал и «чтоб потом не говорила».
Мобильники они выключают, только когда в зале гаснет свет: до последнего проверяют почту, отслеживают новостные ленты, держат руку на пульсе. Как же! Вдруг мирные переговоры зайдут в тупик без их всевидящего ока? «Да мало ли что», пока они тут сидят как дураки?
В театре им интересней — в буфете, на работе — в курилке, а дома надо, чтобы все это гармонично совмещалось, и чтоб все были туточки, рядышком: плазма на стенке, телефон в кармане, планшет на коленках.
И ладно театр. В Ашане мужчины вообще похожи на зомбяков. Будто они уже померли, душа — отлетела или осталась ждать на пресловутом диване, и лишь злобное тело разгуливает под вывесками «Макаронные изделия», «Бытовая химия», «Корма для животных». В глазах у мужчин пустота, тоска и жажда крови той, что толкает тележку. А как они шипят: «дапошлиужеотссссссюда!» Как возмущаются временем, которое женщина проводит у полок с продуктами. Как рычат: «Зачем нам столько сыра?» БУДТО НЕ ОНИ ВСЕ ЭТО ЕДЯТ потом.
Зато, если в любом супермаркете или том же Ашане наткнуться на компашку мужчин, которые покупают мясо на шашлык, упаковки пива, вискарик («видал, Димон обуржуазился, ему теперь только Famous Grouse подавай»), сушеных крабов, фисташки, рыбку, шоколадку (Димону) и — последний штрих — уголь и жидкость на розжиг!
О, что за разительная перемена! Как прекрасны, как вдохновенны их лица по пути в заповедную секцию «Алкоголь»! Вихрем проносятся они меж отделов «Овощи» и «Детское питание», выделяя феромоны предвкушения попойки и ловя на себе завистливые взгляды тех, кто сегодня хороший отец. А какой веселою гурьбой, осыпая все вокруг казарменными шутками-прибаутками, они тусуются у кассы! Как радостно они смеются, вываливаясь на стоянку — ну точно двоечники за гаражами… Так и хочется завуча позвать.
И вот вечная история и необъяснимый феномен: в этот момент для мужчины все перестает иметь значение. Тот, кто вчера отругал жену за дорогой коврик в детскую, сегодня спускает в пять раз больше на «посидеть». Тот, кто вчера рассказывал подруге про загруженность на работе и коварство шефа — спокойно пропускает звонок от него. Да телефоны оказывается вообще можно отключить! Ибо вместо них внезапно включается функция: «гори оно все огнем»! Ибо в этот момент мужчина счастлив.
Кажется, в них действует какая-то программа, не позволяющая вернуться домой из «своей жизни» раньше определённого времени, пока светло. Это просто невозможно, пока не закончится всё, что происходит в мире, пока ещё можно участвовать — надо участвовать.
В одиннадцать НОЧИ они вдруг смутно начинают ощущать, что жизнь только начинается и что где-то (о ужас!!! если без них) вечер перестаёт быть томным. В два они ещё верят, что предчувствия их не обманули, в три спрашивают друг друга: «Чё, по домам?» и не расходятся.
— А потом мы поехали на берег…
— Сейчас февраль.
— Ну, мы ж не купаться поехали.
— А зачем?
— Тсс! Тихо! Так надо…
И это никогда не кончается. Они не умеют ходить домой, даже когда идти больше некуда. И это не значит, что они не любят своих жён и своих детей, просто им всегда нужно что-то ещё. Новые территории, новые ощущения, новые… э-э… завоевания…
«Пока нет твоей любви, мне всегда будет хотеться чего-то ещё», — пел Гребенщиков. И обманывал. Как только у тебя будет моя любовь, тебе сразу станет нужно что-то ещё.
В театре одни женщины, в магазинах одни женщины, на родительских собраниях одни женщины… И что толку корить мужчину, разворачивать кампанию «мы никуда вместе не выходим», если ее не выиграла ни одна женщина за всю историю человечества. Не считать же выигрышем наличие в соседнем кресле ворчащего Шрека, мечтающего почесать подмышку во время арии Чио-чио-сан.
Что говорят генетики, которые хотят оправдать социальную апатию мужчин? Что они либо воюют, либо отдыхают перед боем. Так сложилось исторически. Ибо человечество, миллионы лет… Короче, скучно им, когда боев не предвидится, и хорошо, когда предвидится хотя бы привал. И все чаще это привал без женщин.