Нет, не сразу, конечно. Поначалу он затихарился, будто весь из себя такой хороший… «Муси-пуси» просто. Лежит себе в колыске* и кашу из бутылочки хавает. На всю хату чавкает. И ничего ему за то бабуля даже не выговаривает. А то нахавается и давай пузыри по всей комнате пускать, будто от того счастья у всех — штаны полные просто. Лежал бы уж лучше да соской своей причмокивал. «Муси-пуси»…

А потом пошло… Поехало… Загромыхало и помчалось, как тот товарняк на станции.

Для начала ему все игрушки отдали. Те самые, которые до того только моими были. Не, так-то и не жалко почти. Клоун уже без одной руки. А у машины пожарная лестница потерялась. И задние колёса.

Почему не ездит? Ездит! Деда вместо колёс две круглых колобашки приделал. Поэтому, как в комнате — так только по коврику если. На крашеном полу следы от них остаются. Можно схлопотать. А во дворе — так везде можно. И к забору, и вдоль него, и обратно — к крыльцу. Но Пашке тогда ещё на дворе самому и не разрешали. А в комнате, так он с того коврика слазить даже не думал. Не умел просто.

Потом уже. Вот ведь гад… На «Оксанина» стал отзываться. Кто бабы Оксанин внук? Я! Ты-то тут при чём? Ну, может, тоже внук. Так не «Оксанин» же! Нет, как пацаны с улицы крикнут, так тоже башку свою в ворота суёт. И никуда от него!

Да на речку мы! Дома. Дома сиди! Вот куда? Нет, плетётся сзади, на расстоянии безопасном. Шикнешь на него, погрозишь кулаком, отбежит чуток. А потом опя-ать. Хвостом.

И что? Тоже удочку? Рыба-ак… С печки — бряк! Червя и того на крючок насадить не может, а туда же. Ладно, держи. Да насадил, насадил…

Ну… Кто так забрасывает? Кто?! Вот, смотри. Чуть отвёл удилище назад и потом… Рез-ко. Вперёд! Вон туда, под кусты. Под кусты, я сказал! А ты куда? Да не тяни! Леску порвёшь. Щас, отцепим крючок от веток…

У пацанов уже что в бидончике плещется, а я тут с тобой… Вот, смотри за поплавком. Как поведёт его рыба или дёрнет… Тьфу! Да то не рыба. Это волна от берега. Ну, кто так дёргает? Кто?!

Мы рыбу пришли ловить или по кустам шариться? Си-иди… Отцепит он. Как в прошлый раз. Когда прямо в ладошку крючок загнал и орал так, что аж у клуба слышно было. Потом йодом мазать не хотел, бегал всё кругами… Втроём его поймать не могли. А влетело кому? Понятное дело…

Всё. Сиди здесь, на берегу, и смотри за пОплавом. Я? Я — к пацанам. Тебе в воду нельзя. Сиди! Ку-уда?.. Вот куда полез? Смотри, обе штанины… почти до самого колена мокрые.

И ведь не снять их с него, чтобы отжать, да на кусты бросить просушиться. «Девчо-онки»… Мало ли, мол, мимо купаться пойдут. Вот ведь. Мелочь, а туда же… Да кому там трусы твои нужны?!

Вот как с ним «по-хорошему»? Если он сам. Первый. И не понимает. прётся рогом и гнёт своё…

И щас. «Моя баба!». Чего-чего? Чья баба? Да тебя тут и рядом не стояло, когда баба моя была. Откуда ты только такой и взялся на мою… на нашу с бабулей головы?

— Ба, да скажи ты ему. Моя ведь! Как так, общая? Моя, моя, моя! Его и не было совсем, когда ты уже моя стала!

Нет. Вот ведь, гад, уже вцепился в бабулину руку и тянет в сторону. Его, мол. Нич-чего себе… А я? Что, погулять вышел? Вот за просто так взять и отдать? Ладно, там клоуна, машину, удочку, червя, штаны старые, свитер… Свитер, конечно, красивый… С красной полосой, как у настоящего футболиста. Но я ж в него уже и не влажу.

Ладно, пусть забирает. Но бабулю… Не-ее…

— А рожа не треснет? Моя!

И за другую руку…

— МОЯ! Де-еда! Да скажи ты ему…

А вот это уже была ошибка… Кто ж знал?

Оторвавшийся от своих дел и прибежавший на шум и гам со двора дед, какую-то минуту молча разглядывал всю эту мельтешащую перед глазами суету, за руки растягивающую бабулю в разные стороны. Потом, не говоря ни слова, повернулся и вышел в сени. Чтобы, буквально через секунду другую, вновь оказаться в хате, но уже с сокырой** в руках…

Ор моментально стих. Пашка, уже начинавший в голос реветь, даже перестал шмыгать носом:

— Деда…
— А?..
— Сокыра навищо?***
— Так не можете… Не можете бабу поделить? Сейчас мы…

И топор моментально взлетает под потолок, на секунду задержавшись у лампочки…

— Сейчас мы… Сокырой и поделим. Вот так. Поровну чтобы. Тебе эту часть. Костяну — эту. Как, годится?..

Но… Вместо ответа. Одновременно, не сговариваясь и не глядя на такую противную рожу с другой стороны бабули:

— А-ааа!

Оба — мгновенно… Уже у бабули на шее. И крепко-накрепко… К ней. Любименькой. В четыре руки. Изо всех сил… И как только та шея выдержала?..

— А-ааа!

— Прыбэры… Прыбэры сокыру, дурэнь старый! Дывыся, як дитэй пэрэлякав…****

Вот так и стала бабуля «нашей». На всю оставшуюся ей жизнь.

Нет, так-то пару раз были попытки всё-таки разобраться окончательно и бесповоротно, но… Кто из нас вовремя бросал испуганный взгляд. И второй, проводив этот взгляд в сторону сеней, моментально ту попытку сворачивал и убирал куда подальше. С глаз долой…

Наша, наша бабуля. И спору никакого нет. Чуешь,***** деда?..

* * *

А сейчас и делить, даже если б и было чего-кого… Не с кем. На самый-самый Дальний Восток забрался Пашка. Не добежишь за выходные, не докричишься от финской до китайской границы.

Нет, вот всегда он был таким гадом! И за что только я его люблю?..

Глоссарий:

* колыска (южнорусск.) — люлька, колыбель, небольшая кроватка на крутых полозьях, в которой укачивают малыша.
** сокыра (южнорусск.) — топор.
*** Сокыра навищо? (южнорусск.) — Топор зачем?
**** Прыбэры… Прыбэры сокыру, дурэнь старый! Дывыся, як дитэй пэрэлякав — Убери… Убери топор, дурень старый! Смотри, как детей перепугал…
***** Чуешь (южнорусск.) — слышишь.