За одну короткую летнюю ночь на пустырьке за моими окнами вырос городок аттракционов. С вечера выгрузили из огромных, пестро раскрашенных фур какие-то забуревшие железяки и к утру собрали из них уже вполне узнаваемое и обычное: качели-лодочки, карусели с лошадками для малышей, машинки, тир, комнату смеха с ее покореженными зеркалами. Одна только взрослая карусель выглядела чуть оригинально: огромные, белые, жутковатые лебеди со страшным скрежетом поднимались на высоту третьего этажа и там важно плыли, догоняя друг друга…

И конечно, генератор раздражения и головной боли — грянула ярмарочная музыка из динамиков! И замигали гирлянды огоньков. И все это буквально под моими окнами. И негде гулять с собакой… Короче, уже на второй день я от всей души ненавидела это милое народное развлечение.

А еще где-то через неделю ко мне через хозрасчетное отделение (за плату) пришел высокий, цыганистого вида парень с очаровательной дочкой — девочкой-блондинкой лет пяти-шести.

— Она вообще-то веселая, играет, но бывает вдруг словно закрывается, как в коробочке, — объяснил он. — А если я начинаю ее спрашивать, в чем дело, тормошить, пытаться развеселить или еще что — плачет. Да так горько, не унять ничем… Вот мне мамочки здешние про вас рассказали, я и пришел к вам спросить, отчего это и как мне себя правильно вести, когда она так…

— Здешние мамочки? — переспросила я. — А вы сами-то откуда?

— А вот карусель-лебедей видали? — усмехнулся парень. — Там я и работаю, там мы и живем.

— То есть девочка тоже кочует с вами и этим… бродячим балаганом? А где ее мать?

— Мама у нас умерла, — вздохнул парень. — Сразу после Настиного рождения. Она ее не помнит, конечно. А ездит она со мной полгода, когда тепло. Зимой у матери моей живет, в деревне. Но ей бы волю дать — все время бы с нами ездила. Тут ей раздолье, балуют все, а бабушка у нас строгая…

Я подумала, что при таком экзотическом образе жизни нарушения у девочки минимальны, отослала Настю в другую комнату рисовать и играть в куклы и попросила отца рассказать подробнее. Подробности оказались намного более прихотливыми, чем я могла себе представить.

Как ни странно, но это оказалась не последняя моя встреча с родственниками Насти. Еще приблизительно через неделю на белом «мерседесе» приехал вполне новорусского вида господин средних лет (не то бандит, не то предприниматель — в то время они еще не очень разделились, как наука и религия в эпоху Средневековья) и с порога выпалил:

— Вы ее видели. Скажите, этот образ жизни, эти люди… это ее калечит? Непоправимо?

Я уверила его, что Настя — дружелюбный, вполне адаптированный ребенок, растущий, по всей видимости, в атмосфере любви. Что же касается ее кочевой жизни, то это нам она кажется странной. Настя живет так с рождения, и, конечно, эта жизнь воспринимается ею как единственно возможная.

Попросила бизнесмена рассказать всю историю со своей стороны.

С тех пор как они разбогатели, его жена никогда не могла ужиться с прислугой. Все-то они делали не так. В тот раз со скандалом выгнала очередную девицу и потребовала от мужа немедленно найти кого-то. Он тоже разозлился (на жену) и, будучи по делам на какой-то фабрике (то ли покупал ее, то ли продавал), увидел невзрачную бледненькую девушку, которая драила полы в обшарпанном коридоре.

— Сколько тебе здесь платят? — недолго думая спросил он. — Я буду платить втрое, только учти: жена у меня — мегера!

Удивительно, но Настя прижилась в доме бизнесмена и вполне приспособилась к сварливой хозяйке. Сначала ездила на работу из общежития, а потом и вовсе переселилась в просторную, двухэтажную квартиру новых хозяев. Неожиданным оказалось и влияние тихой девушки на двадцатилетнего оболтуса — сына бизнесмена. С появлением в доме Насти он стал меньше пить и шляться с компанией, часто оставался вечером дома посмотреть видик и даже выразил согласие доучиться последний год в техникуме, который бросил два года назад. Часто заходил на кухню, рассказывал какие-то истории, вызывающие тихий Настин смех…

Настя вела себя скромно. Лишний раз не попадалась на глаза, не курила и не брала в рот спиртного. Родственников не имела, так как выросла в детском доме. С подружками встречалась редко, но довольно часто отпрашивалась к врачу (у девушки были какие-то проблемы с почками, но насколько серьезные, никому не приходило в голову спросить). Развлечения любила незамысловатые: кино посмотреть, книжку прочесть «про любовь», на карусели покататься.

Удивительно ли то, что за всем этим последовало?

Настя все честно рассказала хозяйке. Хозяйка поговорила с сыном. Оболтус явно испугался ответственности: мало ли с кем она могла… Тогда мать поставила перед Настей вопрос ребром: аборт или убирайся. Настя собрала вещи и ушла. Бизнесмен, обнаружив исчезновение девушки, устроил разборку со скандалом, выяснил подробности и сообщил жене и сыну все, что он о них думает. Мысль о Насте и неродившемся внуке или внучке мешала спать по ночам. Спустя два месяца отыскал девушку. Она вернуться отказалась и денег не взяла. Бизнесмен, на неделю забросив дела, ушел в жестокий запой. Выйдя из него, продолжал отслеживать ситуацию. Из роддома позвонили и сказали страшное: девочка родилась маленькой, но здоровой, однако у роженицы отказали почки, остановилось сердце… Врачи сделали все, что могли…

Бизнесмен пинками поднял с кровати похмельного, полусознательного от ужаса происходящего сына и повез его в роддом. Готовься: везем внучку! — бросил он жене.

В роддоме встретил цыганистого карусельщика. «Это моя дочь!» — спокойно заявил парень.

— Вот видишь, папа, я же тебе говорил… Она… — облегченно заблеял бизнесменский сынок. Отец отшвырнул сына в сторону, как ненужную ветошь.

— Да ты знаешь, кто я?! Да ты… Да я тебя… — приступил к парню, растопырил пальцы веером.

— Не-а, — помотал головой карусельщик. — Мы с Настей последние три месяца вместе жили. Все я про вас и вашего сына знаю. Она меня просила: если что со мной случится, ребеночка не оставь. Не оставлю. Я — Миша Поляков. Моя дочь — Анастасия Михайловна Полякова.

Бизнесмен ушел — не скандалить же в роддоме, над гробом матери новорожденной Насти!

За истекшие годы сын бизнесмена стал жить отдельно, в купленной папой квартире, и женился на дочери компаньона отца («такая же тусовщица, как он сам, да что говорить…»). Детей молодые не хотят: зачем они, только жить мешают.

Один раз бизнесмен специально приехал в Псков, «в ихний балаган», посмотреть на подросшую Настю-младшую. Убедился, что с цыганистым Мишей она не имеет ничего общего, а похожа — увы и ах! — на его собственного лоботряса и на него самого (оба белобрысые, со светлой кожей). Двухлетняя Настя была общительна, приветлива, Миша тоже не смотрел больше зверем. Бизнесмен крепко пожал карусельщику руку, спросил опять:

— Деньги на девочку возьмешь?

— Она — счастье мое и память, — ответил Миша. — Как деньгами померить?

— Тогда положу деньги на ее счет в банке за границей, — решил бизнесмен. — Вырастет, воспользуется как захочет.

— Воля ваша, — беспечно улыбнулся Миша.

***

— Забрал бы ее к себе, — говорит мне бизнесмен. — Да жена против категорически, а меня-то дома и не бывает. А Миша этот и мать его в деревне… Любят ведь они ее… Я в деревне той водопровод провел и газ… Смешно вам?

— Почему же смешно? — удивляюсь я. — Хорошо, люди наверняка рады. И вам приятно доброе дело сделать… для Насти и для других.

***

— Я по натуре бродяга, — говорит Миша. — Люблю деревню свою, но поживу немного хоть где — и в дорогу тянет. Ничего сделать не могу. Отца не знаю, может, меня мать от цыгана родила? Настена в школу пойдет, в деревне, конечно, я скучать стану… У матери хозяйство, она не может иначе, старая уже… Делать-то чего?

— Миша, вы добрый и семейный по природе человек, вы не думали…

— Думал, — на полуслове поймал мою реплику Миша. — Решиться не могу. Есть у меня в деревне подружка, с детских лет еще, в школу вместе бегали. Таней звать. Говорит: бери меня, Мишка, замуж, Настене мать нужна, и еще я тебе рожу… Я бы и не прочь, да как же я, карусельщик бродячий…

— Миша, не обязательно все время кочевать, — говорю я. — Есть много профессий, связанных с вечными разъездами. Можно выбрать, выучиться, даже заочно. И возвращаться домой, к Насте, к Тане, к семье.

— Это которые же? — жадно спрашивает Миша. — Я вообще-то учиться даже люблю…

Я, вздохнув, иду к полке за справочником про техникумы и училища.

***

А спустя еще неделю так же, за одну ночь, аттракционы были разобраны, погружены в фургоны. Огромные лебеди надменно гнули шеи над бортами грузовика. Взревели моторы. К полудню лишь ветерок гонял бумажки над вытоптанной и смятой травой пустыря, а мой пес жадно принюхивался, ловя исчезнувшие запахи…

Я не особенно-то сумела помочь им. Но все же почему-то эта печально-оптимистическая история, в которой одновременно присутствовало что-то от бродячей средневековой легенды, сентиментального английского романа и старого доброго Голливуда, осталась в моей памяти.