Парень был не просто некрасив. В медицине это называют «стигмами» — асимметричное лицо, маленькие, близко посаженные глаза, уши без мочек, землистая, с какими-то неестественными для его возраста складками, кожа, кривой нос. Плюс прыщи — это уже по возрасту. Подобных случаев я видела много: потомки сорванных с земли крестьян, третье поколение алкоголиков из рабочих общежитий… но Сашка как-то выдавался даже из этого ряда. Урод уродом, прости господи, вот же не повезло человеку, и ведь никакой в этом его вины…
Я уже задала парню все напрашивающиеся вопросы и получила на них совершенно ожидаемые мною ответы.
17 лет, в школе один раз оставляли на второй год — не справлялся с программой, после третьего класса хотели перевести в спецшколу «для дураков», где маленькие классы и кормят забесплатно, но мать опять запила и не оформила вовремя документы. Он никогда школу не прогуливал, зачем, там тепло, светло, но на уроках почти никогда ничего не понимал, только учитель по физкультуре его раньше хвалил, когда он еще курить и пить не начал. Да еще первая учительница по рисованию говорила, что у него развито чувство цвета и композиции: он все листы закрашивал яркими пятнами и полосами. Но он не хулиган, чтобы я не подумала, он в школе никогда даже матом не ругался, что он, не понимает, что ли, культурное место, и курить всегда за угол уходил, а на крыльце не курил, чтобы учителя не расстраивались. На экзаменах в девятом классе по просьбе учительницы одна девочка дала ему списать половину заданий, поэтому аттестат Сашке дали и даже объяснили, в какое ПТУ берут всех, без экзаменов и собеседования, и надо только справку из поликлиники принести. Он еще тогда видел мой кабинет и табличку на двери «стучите — и вам откроют». Семья у Сашки большая, и ни одного наркомана в ней сроду не было. Он даже и не знает, что это такое — наркотики, хотя и слышал не раз, что это еще хуже водки. Его мать воспитывалась в детдоме, но бабка жива, ее просто родительских прав лишили, теперь она иногда к ним в гости приходит и живет месяц-другой, пока с материным очередным сожителем не подерется и он ее с лестницы не спустит. Отец в тюрьме сидит, за убийство по пьяни, а вообще-то он человек незлой, но слабый, а в тюрьме познакомился со священником и обратился к Богу, и сыну в письме тоже велел в церковь ходить. Отцовские наставления Сашке были внове, так что он даже пару раз сходил, но, видать, чего-то там не понял, как и в школе. Еще у Сашки есть дядя, тетя, дед и трое младших — брат и две сестры. Когда мать очередной раз собираются лишать родительских прав и многодетных пособий, она пить бросает, моет полы и даже елку может на Новый год нарядить. Сыну она говорит, что никакого алкоголизма у нее нет и пьет она просто от разочарования и тяжелой жизни. Сашка думает, что так оно и есть, к тому же по сравнению с дедом, дядей и даже теткой мать пьет меньше и до чертей почти не допивается. А если сравнить еще с одним дядей, который в психушке сидит и никого не помнит, и еще с одной теткой, которая в позапрошлом году сама себя зарезала, так и вообще…
Теперь он молчал, а я сидела, не поднимая глаз, и крутила в пальцах головоломку. Зачем он пришел? Чего хочет от меня? Чем я смогу ему помочь?
— Саша, попробуй сформулировать…
Молочная, щенячья муть в маленьких глазках. Я даже не могу понять, какого они цвета. Серо-буро-малиновые — так говорили в моем детстве.
— Но если ты не сможешь, и я не смогу… Ты же, когда сюда шел, что-то думал…
— Я хотел спросить: оставаться мне теперь в ПТУ или уходить? Я ведь там тоже ни во что не врубаюсь. Или нет. Я думал: могу ли я?.. Или так: может ли быть… Нет. Я думал: стоит ли мне, если оно все так… или не стоит и пусть его?..

— То есть твой вопрос ко мне таков, — зазвеневшим голосом сказала я, поднимая взгляд и впервые глядя Сашке прямо в лицо. — Можешь ли ты прорваться? Таков, каков ты есть, с твоими мозгами, внешностью и из такой семьи?
— Да, — подумав, сказал Сашка. — Да. Так. Вот ведь вы теперь на меня смотрите и думаете: урод! И всегда так было, только обычно еще глаза отводят. Честный ответ — нет, да?
— Смотри! — я опустилась на четвереньки и пришлепнула ладонь к ковру. — Это рыба-камбала, лежит на дне, уродина, глаза на одну сторону. Можно так. А есть еще вся вода, а над ней — земля, воздух. Хорошая новость: дно тебя всегда дождется, оно твое по праву рождения и никуда от тебя не денется. Но можно подпрыгнуть (ладонью я показала как) и попытаться ухватить еще кусок, побольше. Не получится — вернешься сюда, здесь никогда ничего не меняется. Сколько процентов? Пять из ста. Сам факт, что ты об этом задумался и пришел спросить — еще плюс десять процентов.
— Получается пятнадцать? — улыбнулся Сашка.
— Ну, арифметику освоил, нечего уж совсем-то под олигофрена косить! — я улыбнулась в ответ и сразу же погасила улыбку. — Легко не будет, пока все нити до одной на дно тянут.
— Знаю.
— Но если по одной обрывать, то камбала может и всплыть или даже взлететь. С чего начнем?
Сашка подумал:
— Наверное, сначала я брошу курить. Я знаю, что это вредно.
— ОК. Что за ПТУ у тебя?
— Механическое что-то.
— Как у тебя с механикой?
— Никак.
— Придешь через неделю, расскажешь, как с курением, и еще поговорим о профориентации — как тебе малярно-штукатурное дело?
— Ну… Я красить люблю, мне нравится, как пахнет и когда чисто, один раз я даже обои у нас в комнате переклеил, мне сестра помогала…
— Ну вот, это у тебя должно получиться, не зря же та учительница говорила, что у тебя способности…
— Да когда это было!
— А у нас что, избыток ресурсов? Дело по душе — это же сразу пучок ниток оборвать можно!
— Да, ваша правда… Но как же это…
— Я узнаю, а сейчас иди.

***

Он был фантастический парень. Сам себя тащил за волосы из такого болота, которое многие в его возрасте и представить-то себе не могут.
В малярно-штукатурном ПТУ дела у Сашки сразу пошли на лад. Мастер позвал в бригаду — после занятий или в выходные, на подсобку. Сашка работал с любовью — ему нравилось: было грязно, стало чисто и красиво. Он видел в этом аллегорию. Стали появляться заработки. И выпивка. Мы все обсудили и решили: эту бригаду надо бросать. Мастер, как ни странно, не обиделся, понял и одобрил. Позвонила по нескольким телефонам, говорила в открытую: парень из пьющей семьи, хочет вырваться, нужна непьющая бригада. Кто ищет, тот найдет.
Сашка спрашивает: сколько теперь процентов?
Мы все подсчитали: не пьет, не курит, учится, работает, семья и генетика все та же — никак не меньше пятидесяти.
Потом закономерно возник вопрос: могу ли я, урод, понравиться нормальной девушке, не по пьяни? Я ответила: по исходнику те же пять процентов. Но! Ты идеологически не пьешь — это в пролетарской среде верных пятнадцать процентов в плюс. Научишься красиво ухаживать — еще двадцать. Красиво оденешься, подстрижешься, будешь соблюдать всю гигиену — еще пятнадцать. Сумму считай сам — по-моему, стоит попробовать.

***
В последний раз я видела Сашку, когда ему было 20 лет. Он сказал: спасибо вам за все, вроде камбала уже боль-мень всплыла, теперь надо и эту ниточку рвать, сколько ж мне, взрослому мужику, в детскую поликлинику ходить, а вам время на меня тратить? Небось, у вас другие есть…
— Что ж, лети теперь, Сашка! — сказала я, смахнула слезу и помахала ему вслед рукой.
Пожелаем ему удачи.