Под тяжестью ритма и рифмы ударами,
Склонившись над грудой в пыли словарей,
Наборами фраз, бородатыми, старыми,
Творит графоман тексты страсти своей…

В поту от натуги, взъерошив извилины,
Пытается в мир донести свой сюжет…
Тупой карандаш, весь покусанный, взмыленный,
С нажимом, страдая, в работе… на нет…

Бумага, за век закалилась терпением:
И тонкие перья, и «шарик» чернил…
Но вирши «великого вечного» гения
Рождают в ней скорбь, истощение сил…

И стоит ей только увидеть неистовый
Случайной идеей ошпаренный взгляд,
Она к суициду стремится немыслимо,
К его сожалению рвясь невпопад…

Тоска неминуема: грифель поломан,
И рифма слетела, как осенью лист…
Нехваткой запаса словарного скованный,
Светило в прострации нервно повис.

Рука в безысходности щупает волосы,
Пытаясь нарыть оборот посложней.
Жена безответная шепчет вполголоса,
В надежде писаку отвлечь на детей.

Но мысли его на одно лишь направлены:
Он людям несет свой могучий язык!
На их восхищение сети расставлены,
Осталась лишь строчка… Он снова поник…

И так каждый раз, перейдя к кульминации,
Теряется смысла тончайший налет…
Но он не сдается! Он жаждет оваций!
Писака-поэт, графоман-стихоплет…