Мимино полз в темноте, и вдруг перед глазами поплыли слоники — один, второй, третий. Такие стояли на комоде у его бабушки в его детстве. Мимино успел подумать, что в трубе слоникам делать нечего, упал на колени и почти провалился в сон, но кто-то затормошил его, похлопал по щекам — «Брат, живой? Не спи, брат. Ползи. Давай-давай». Мимимо открыл глаза и пополз по трубе дальше. Труба — скользкая, узкая, черная, в ней не побежишь. Обвеска, автомат — тяжело. Кислорода не хватает и хочется пить. Кто-то пытался зажечь зажигалку, но она в трубе не горела. О том, что надо спуститься в трубу, Мимино узнал за сутки, сначала удивился — «А как там?», но подумал — «Как? Как? Не пойдешь, не узнаешь».

Мимино терял сознание несколько раз, но в трубе случались и радостные моменты — ползешь-ползешь, и вдруг увидишь братана, про которого думал, что он заснул, и ему кранты. «Емеля! Брат, это ты?» — выдохнул Мимино радостно в бескислородное пространство, вглядываясь в чумазого бойца. «Я, брат» — ответил Емеля. Это был радостный момент.
— Емеля, — позвал Мимино. — А я в детстве только про один газопровод слыхал — «Уренгой-Помара-Ужгород». Комсомольская стройка, СССР.
— Это он и есть, — отозвался Емеля. — Не ждал в нем оказаться?

Через каждые два километра в трубе была вентиляция. Когда готовили прорыв, в трубу лазили бойцы и под носом у ВСУ сверлили дырки. Было тяжело, Мимино сказал себе, что жизнь вообще тяжелая штука. Потом он донесет БК до конца и через 15 км повернет назад — за минами, за патронами для штурмовиков. И так они будут ходить много раз. Потом штурмовики пойдут вверх, Мимино тоже выйдет за ними, вдохнет воздуха и потеряет сознание. Самые выносливые штурмовики попьют из лужи, встанут и пойдут в атаку — черные, как черти. Будут валить из-под земли в предрассветных сумерках, украинцы от страха побросают позиции и побегут. Мимино эвакуируют — он сделал свою работу, донес БК.

Сейчас он сидит на кровати в госпитале Курска. С ним еще двое из трубы — Трак и Ветер. Ветер — самый молодой, у него кровоточит глаз. Мимино и Траку уже под пятьдесят, мазут так и не вымылся из их лиц и рук.
— Ради чего вы полезли в трубу? — спрашиваю их.
— Ради чего, ради чего… — отзывается Мимино. — У меня четверо сыновей, один сейчас ранен, воюет с 22-го. Так разве бывает — дети воюют, а папа сидит? У меня подрастает младший, ему 17. Я должен закончить войну до его призывного возраста.
— А средний?
— Погиб.
— Где?
— Не могу…
— Он тоже воевал, и вы после этого пошли?
— Да.
— Примите соболезнования.
— Ниче. Ниче… Говорят, молодые должны воевать. Это песенки! Молодые рожать должны.
— И жить, — вставляет усатый Трак, держась за перебинтованную руку.
— Жить, — соглашается Мимино. — Знаете, многие говорят — «Вот пусть к нам придут, тогда мы пойдем». А Курск это не мы, что ли?! Я тут стою на улице, все не так, как дома, но все родное. И Одесса — родная… Ну я так скажу ради чего, только звучать будет как-то… Ну, я — за Родину. За мое Трубецкое, за Сибирь мою.
— Но вы в Курске.
— Да какая разница! Я, ты, он, она — вместе дружная семья!

Трак говорит, что родина для него — это мир, жизнь без войны. Сейчас эти люди родом из СССР говорят между собой, что если теперь осмыслить ради чего залезли в трубу, то, может быть, не только для штурма ВСУ, а и ради того, чтобы российским людям показать — «я, ты, он, она — вместе дружная семья». Современные люди в это не верят, но после трубы-то поверить должны. А украинцы теперь пусть боятся, ага. Они теперь газ будут бояться дома включать — вдруг русские из конфорок полезут.
— Вы кто? Вы — герои? — спрашиваю их.
— Ха! Че за слова такие — герои? — усмехается Трак. — Я — тракторист обычный, с Удмуртии.
— А я — Мимино, водитель.
— А я — обычный рядовой Ветер.
Рядовой Ветер до общего спуска в трубу уже провел в ней 4 суток, готовя ее для штурмовиков. Они смеются над тем, что я называю их героями, говорят, таких рядовых у страны много — сотни тысяч. Поэтому Россию никто не победит, у нее такой народ — много-много рядовых.