Вы видели, как умирают дома? Так же, как и люди. Одни быстро — в развязанных преступных войнах, под ударами снарядов и бомб либо в стихийных бедствиях: тайфунах, ураганах, пожарах, сошедших селевых потоках. Другие — медленно, мучительно, словно больные раком, одинокие, парализованные старики и старухи. Для кого-то они просто куски строительного хлама, а для других родные гнёзда, в которых прошла вся жизнь. Помню в детстве, когда жил в центре города, на нашей улице сносили участок частного сектора, как раз через дорогу напротив. Покинутые людьми деревянные домики сиротливо смотрели на мир тёмными глазницами окон, некоторые были прикрыты белыми наличниками. Счастливые их обитатели получили ордера на квартиры и разъехались на новоселье. Во дворе одного из домов была голубятня. Из любопытства я с одноклассниками как-то раз залез на неё. Внутри стоял сильный птичий запах, на полу валялись перья, на стуле лежали куски парафина. Ещё совсем недавно тут жили голуби, кружили над кварталом и радовали людей. Вспугнул нас вернувшийся за чем-то бывший хозяин. Пришлось уходить по крыше. Через несколько недель подъехали экскаваторы и сравняли всё с землёй. Яблони в садах вырубили, последний урожай белого налива ненужным валялся на земле. Вскоре на этом месте уже были вырыты котлованы под строительство девятиэтажных уродливых монстров. Чудом сохранился каштан, с которого мы по осени сбивали палками и камнями созревшие коричневые плоды в игольчатых жёлто-зелёных оболочках. В неубранном мусоре лежало то немногое, что ещё не успели вывезти: обломки старой мебели, битой посуды, куски обоев на штукатурке. Из глубины всего этого смотрела одноглазая и белокурая пластмассовая кукла в коротком голубом платьице с неестественно вывернутыми руками, преданная и забытая.
Но одно дело, когда дома быстро погибают и на их месте образуется хотя бы ровная площадка. Совсем по-другому происходит с заброшенными домами. Вот где картина бренности бытия выражена во всей красе! Гниющие, будто подверженные неизлечимой болезни брёвна с наростами зелёного и бурого мха, прячущимися в сырости мокрицами и невыносимым запахом тлена. Пациенты, которые не операбельны и доживают свой век отданными в дом престарелых пенсионерами при живых детях. Сначала они ещё пытаются держаться, успокаивая себя, что это ненадолго и хозяева непременно вернутся, но проходит осень, за ней стылые вьюжные зимы, быстротечные вёсны, дождливое лето, а никто и не думает возвращаться. Так и стоят они, стыдливо укрываясь под треснувшими шиферными крышами, ржавой дранкой и неуклонно врастая в почву, пока окончательно не падут на колени перед безжалостным временем. Иногда забредёт в них бесприютный бомж на ночлег или досужие мальчишки разобьют последние стёкла. Чуть подольше простоит добротно сделанный кирпичный погреб, но и он в конце концов рухнет измельчённой крошкой.
В те далёкие годы, когда ещё была жива бабушка в деревне, уже тогда было много оставленных домов, буквально по соседству. Возле такого дома росла высоченная груша и я часто приходил полакомиться, иногда заходя в дом давно умершей тёти Марины. С трудом пробравшись через заросли выросшего прямо во дворе колючего малинника, я входил через приоткрытые двери в веранду. Тошнотворный запах гниющего дерева перехватывал дыхание. Повернув направо и отворив ещё одну дверь я попадал в избу. Через прорехи в соломенной крыше просвечивало небо, печка ещё стояла, но глина между кирпичами во многих местах осыпалась. Остатки трухлявых табуретов валялись на полу. В изъеденном короедом шкафу я обнаружил на удивление хорошо сохранившийся учебник истории начала пятидесятых годов прошлого века. С трудом разъединив слипшиеся страницы сразу обомлел — с фотографии на меня смотрели Ленин и молодой Сталин. Текст вещал о победе социализма и непременном построении коммунизма. Положив книгу на облупившийся подоконник, я достал папиросу и досадливо закурил. Невесть как забравшаяся в веранду бабушкина курица отвлекла меня от горьких дум. Набрав груш, я вернулся обратно. За садом тёти Марины вдоль дороги выстроилось ещё с полтора десятка нежилых домов. Дворы там настолько заросли, что внутрь можно было пробраться только с топором, да и не было в том никакой необходимости. Зачем это всё? Столетия назад люди выбрали себе землю, построили жильё, посадили сады и засеяли огороды. Завели семьи и многие поколения жили здесь свои трудные судьбы, в горниле революции и войн, индустриализации и коллективизации, раскулаченные и не вернувшиеся из ГУЛАГа, расстрелянные под выдуманными предлогами. Но оставшиеся тянули лямку, веря в лучшее будущее если не для себя, то хотя бы для детей и внуков. Выросли дети и внуки, уехали в большие и не очень города, расселились по человеческим муравейникам и каждый день заняты выживанием. На смену хомуту большевиков пришёл хомут капитализма — более изощрённый по способам обмана, но такой же хомут. И уезжают последние насельники родовых гнёзд, варятся в смоле социальных норм и в погоне за достатком. Кто приживается, а кто ранеными птицами возвращается назад, поселившись до смерти в покосившихся избах.
Вы видели, как умирают дома? То не они — мы умираем.