Если мир замышляли, чтоб правильно и по полочкам, то, по-моему, кто-то уже провалил задание.
Но когда я начну говорить о прощении сволочи, и когда, на минуту, смогу оправдать предательство, когда стану такой — то роди меня, мама, заново.
А сейчас тебе сказка: день выдался очень солнечным. Во дворе были мальчики. Мальчики были заняты. Потому что они хоронили жука в песочнице. И никто не смеялся, напротив — все были собраны, самым младшим носы носовыми платками жамкали.
Многочисленной жучьей родне говорили доброе, что покойный хороший коллега, супруг, и жалко им.
А в жучином раю — море красок для глаз фасеточных, куча вкусной еды, её даже не надо спрашивать.
А сейчас тебе быль: повзрослели зачем-то деточки, и пришла к ним война, и война оказалась страшная. Настоящая, не с самодельными луком-стрелами. Города разлетались осколочно, как стеклянные. На войне были мальчики. Мальчики были смелыми, потому что пираты, и рыцари, и полярники. Потому что в шинелях на вырост орлы и кречеты.
Говорили друг другу — дай адрес, потом найдёшь меня.
Хоронить иногда было некого. Или нечего. Научились запрятывать в память, да понадежнее.
А сейчас тебе чудное чудо: война закончилась. Так бывает, наверно, да мало чудес на свете ли?
Полыхали сердца,
пыль дороги вспухала кочками.
Как-то выжили те, из песочницы. Выжив — встретились.
Полукружья стаканов — тревожно-мокры и лаковы. Или просто так ярко блестели, бликуя в чёрное,
когда мальчики встали из чёрных снегов и плакали.
А потом они пили за мир.
За жука — не чокаясь.