Жили-были, спали-ночевали. Пили хмель, сидели у плетня. Оставляли сны на сеновале в дар сверчкам, мышатам и теням. Плакали, не знали, что в финале. Да и есть ли он вообще — финал. Даже никого не проклинали, даже их никто не проклинал.
Мазями лечили поясницу, зельями — ангину и отит. Сдуру в мае завели жар-птицу, а она возьми да улети. Под лягушек хоровое пение начинали думать о зиме. Делали компоты и варенье. Часто были не в своем уме. Да и свой, какой он, непонятно. Вдруг вернёшься — он уже чужой? Убирались, выводили пятна. Обзывали мельника ханжой, пекаря — зазнайкой, но шутейно.
Возводили круг из валунов. Сами мастера, не подмастерья пустобрёхов, ухарей, врунов.
Погибали. Возрождались снова. Привезли из Турции кальян. Накупили разного льняного, всякого постельного белья. Били в бубен. Кланялись иконе. Видели русалок под водой. В августе пришли под окна кони. Рыжий конь строптивый и гнедой. Почесав костяшками щетину, попрощавшись с вербой и ветлой, сел Иван на бархатную спину. Села Марья в доброе седло. Вздрогнуло дырявое корыто где-то в самой средней полосе.
Скачет Мастер рядом с Маргаритой, скачут Ариадна и Тесей. Скачут Одиссей и Пенелопа. Дело не в количестве имён. Кони в райских яблоках галопом скачут, поднимая пыль времён. Жили-были,
запирали двери, свет гасили, слушали прибой. Где бы ты, во что бы ты не верил, сказка не закончится тобой.
Собирая жизнь по закоулкам, собирая смерть по уголкам, скачет в небе вещая каурка, стряхивает в вечность седока.