8
Я проснулся от того, что кто-то тряс меня за плечо.
— Дядя Юра! Дядя Юра! — слышалось сквозь сон.
Я открыл глаза и увидел перед собой Мишку, одетого только в маечку и трусики.
— Что случилось? — хриплым спросонья голосом спросил я.
— Там Оля упала.
— Что значит упала? Откуда? — подхватываясь с кровати, спросил я.
— Ну она встала, пошла куда-то, а потом я услышал как что-то грохнуло. Я подошёл, а она лежит, и наверное не дышит.
Я стремглав натянул брюки и бегом бросился в детскую спальню.
Оля лежала недалеко от порога лицом вниз. Я перевернул её, она была бледная как простыня. Дыхание было прерывистое и редкое, я пощупал пульс — пульс был слабенький, чуть слышный.
«Чёрт возьми! Что с ней? Что случилось?» — я перебирал в уме различные варианты, но, несмотря на весь свой жизненный и ещё кое какой опыт, ничего не мог понять. Честно говоря, я растерялся — это не здоровенные мужики, с которыми было всё просто и понятно, это — ребенок!
Я стремглав бросился в свой кабинет к телефону. Дрожащими пальцами набрал 03. Скорая приехала очень быстро. Врачи измерили давление, поставили ей капельницу, и мы поехали в больницу.
В больнице, девочку сразу же, на каталке увезли куда-то наверх, а я остался сидеть и ждать. Ждать пришлось долго. Где-то часам к десяти утра ко мне вышел врач.
— Здравствуйте, -сказал он. — Это вы привезли девочку.
— Да.
— Железняков Егор Макарович, — представился он и протянул руку.
Доктор был высокий, тучный, лысый, с неопрятной бородой. Он постоял, посмотрел на меня, а потом произнёс:
— Скажите, кем вы приходитесь девочке.
— Я директор детского дома, а Оленька — сирота, моя воспитанница. Доктор, что с ней?
— В данный момент, кризис миновал. Состояние девочки стабильное. У неё какое-то непонятное истощение и ослабление организма: такое чувство что она недоедает? — он внимательно посмотрел на меня.
— Нет-нет, доктор, у нас с этим всё в порядке. Питание у нас хорошее.
— Ну, что ж, мы взяли у неё кое-какие анализы. Результаты будут известны через неделю — полторы. Мы вас обязательно известим.
— А Оленька?
— Девочку, мы пока оставляем в больнице. Будем наблюдать. Минимум неделю. Нам нужно провести всестороннее обследование, сделать всевозможные анализы и выявить причину этого непонятного состояния.
— Хорошо, доктор, поступайте так, как считаете нужным. А сейчас, я могу её увидеть?
— К сожалению, это невозможно — ваша девочка в реанимации. Допустить вас туда я не могу.
Я понимающе кивнул:
— А когда это будет возможно?
— Завтра. Приходите завтра.
И он снова протянул мне руку, прощаясь.
Всю следующую неделю я, практически не вылезал из больницы. Оля была слабенькой, необычно вялой, но всегда, встречая меня, радовалась и её зеленые глазищи сияли от радости, она, что-то рассказывала, щебетала, смеялась и очень быстро уставала.
Звонок из больницы раздался неожиданно:
—  Юрий Алексеевич, — раздался в трубке мужской голос.
— Да, это я.
— Вас беспокоит Железняков, из больницы, врач.
— Да, Егор Макарович, я узнал вас.
— Вы не могли бы к нам подъехать? Сегодня. В ближайшее время.
— Что-то случилось? Что-то с Оленькой?
— Это, не телефонный разговор. Мне бы хотелось чтобы вы подъехали.
— Хорошо-хорошо. Скоро буду.
И уже через час я сидел напротив толстого человека в белом халате. Железняков крутил в руках дорогую паркеровскую ручку и старался не встречаться со мной взглядом.
— Юрий Алексеевич, пришли результаты анализов и исследований вашей воспитанницы. — наконец произнёс он.
— Да я слушаю вас, — я весь напрягся.
— Всё очень и очень печально.
У меня внутри всё похолодело.
— В каком смысле — печально? Что не так? Что вы обнаружили?
— У неё есть близкие родственники? — не отвечая на мой вопрос спросил врач.
— Нет, она круглая сирота: отец неизвестен, а мать умерла. И, в данный момент, я выполняю роль её опекуна.
— В таком случае, мне придётся озвучить результаты вам. И вам придётся принимать решение, как поступать дальше.
— Егор Макарович, доктор, говорите как есть! — чуть-ли не взмолился я.
— Дело в том, что у вашей девочки, у вашей воспитанницы — ВИЧ четвёртой стадии. У неё СПИД!
— Не может быть! — ахнул я.
— Да, к моему великому сожалению, это так. Мы провели всестороннее исследование — результат подтвердился. Но не это самое страшное, — Железняков замолчал и уставился на свои руки.
— А что ещё? Что может быть страшнее?
— С этой болезнью живут. Достаточно долго и достаточно активно: есть какая-то терапия насколько я знаю, — он опять замолчал.
— Доктор! — воскликнул я.
— Да-да. Простите. Понимаете, когда девочку привезли к нам, мы взяли на себя смелость, и скажем так ответственность, по некоторым показаниям, взять образцы тканей на гистологический анализ. Анализ показал наличие атипичных клеток. У неё онкология: рак гортани и обширные метастазы в лёгкие, пищевод и ещё много куда.
Я сидел, как оглушённый, пытаюсь осознать и переварить услышанное.
— Какие перспективы, доктор, — наконец смог выдавить я из себя.
— Перспективы самые неблагоприятные: девочке осталось жить месяц, два, максимум полгода.
Я закрыл лицо руками и долго сидел раскачиваясь из стороны в сторону: «Как же так? За что? Этого не может быть! Этого не должно быть!»
— На данном этапе, я могу вам предложить химио и радиотерапию, — голос Железнякова донесся как сквозь вату.
Я убрал руки от лица, и посмотрел на него.
— Это как исключение из правил — мы не предлагаем этого никому, — он понизил голос. — В нашей клинике, в данный момент, работают два врача-интерна из Соединенных Штатов Америки. Это очень хорошие специалисты в своей области. Они, проводят лучевую терапию пораженных раком органов. И используют в химиотерапии новейшие препараты, которые ещё нигде не использовались. Поэтому я настоятельно, — Железняков поднял вверх толстый палец, — рекомендовал бы вам воспользоваться этим предложением.
Я уже немного пришел в себя, и поэтому сказал:
— Нет, я категорически против радиотерапии. Вы меня простите, но я знаю, что это такое и чем это всё кончается. Тем более — интерны. Я не хочу, чтобы над моим ребёнком, проводили опыты и учились иностранные студенты.
— Это не ваш ребёнок! — Железняков повысил голос. — А зарубежные студенты, уж поверьте, имеют по больше квалификации, чем наши самые продвинутые и лучшие врачи! Так, что — соглашайтесь! Вот необходимые документы и разрешения — я всё подготовил, вам нужно только подписать.
Он протянул мне несколько отпечатанных на машинке листов бумаги, с какими-то печатями и штампами.
— А если не желаете, мы найдем другого опекуна для «не вашего ребенка», который примет правильное решение, — резко сказал Железняков.
— Это мой ребёнок! И точка! —  твёрдо сказал я. — И я буду принимать решения. А насчёт знаний и умений зарубежных студентов, давайте я останусь при своём мнении. Студент он, извините меня, и в Африке студент.
Мы смотрели друг на друга через стол.
— То есть, это ваше окончательное решение? — Железняков сощурил глаза за стёклами дорогих очков.
— Да, это моё окончательное решение!
— В таком случае, не смею вас задерживать, — он поднялся. — Я буду готовить документы на выписку, через час можете забрать… — доктор сделал многозначительную паузу, — вашу воспитанницу.
— Всего доброго, — произнес я.
— Надеюсь дорогу найдёте сами? —  с усмешкой произнёс Железняков. — Провожать не надо?
— Не трудитесь, — кивнул я, и вышел из его кабинета.
В коридоре я прижался лбом к холодному оконному стеклу, пытаясь прийти в себя после разговора с врачом. Сколько я так стоял — не помню. Очнулся от лёгкого прикосновения к моей руке. Я обернулся — позади меня стояла невысокая седовласая женщина в белом халате. Она поманила меня за собой. Я послушно последовал за ней. Войдя в какой-то кабинет, она расположилась за столом и указала мне на стул напротив.
— Вы уж меня простите, — сказала она. — Меня зовут Ульяна Андреевна. Я тоже врач этой клиники, и я всё знаю про болезнь вашей девочки.
Я молча смотрел на неё, не ожидая ничего хорошего.
Меж тем женщина продолжала:
— Судя по тому, каким тоном вы разговаривали с Егором Макаровичем, я поняла, что вы не согласились на его предложение о лечении вашей девочке иностранными специалистами.
Я покачал головой.
— И правильно сделали! — Ульяна Андреевна одобрительно посмотрела на меня. Потом вздохнув продолжила:
— Я человек не завистливый, но здесь завидовать нечему. Егор Макарович получил предложение от клиники Соединённых Штатов о том, что трое их интернов могут пройти практику в нашей стране по внедрению новых методов лечения рака. За это ему обещали Грант и переезд в Штаты, — она помолчала. —  И благо бы это были хотя бы интерны, но это просто студенты третьего курса медицинского колледжа. Поэтому вы правильно поступили, что отказались от его предложения.
— Спасибо вам, Ульяна Андреевна, за добрые слова и разъяснение, но я уже не знаю: может быть я зря отказался, это хоть какой-то шанс для девочки. Шанс продлить её жизнь. Других же вариантов нет.
Она посмотрела на меня с жалостью:
— Есть. Есть один вариант, но он очень дорогостоящий — в Германии, есть клиника, которая специализируется на лечении именно таких вот сочетанных заболеваний, как у вашей девочки, но лечение там очень дорогостоящее. Я взяла на себя смелость и навела справки, послала все данные туда. Они готовы принять вашего ребёнка, при этом они обещают достаточно хороший прогноз, но… всё дело в деньгах.
Я выпрямился.
— Нет-нет, не подумайте, — Ульяна Андреевна испуганно замахала руками. — Здесь нет никакого моего личного интереса. Я дам вам все данные, и вы, пожалуйста связывайтесь сами, и сами решайте.
— Какая стоимость, — хрипло спросил я.
Она назвала сумму. Сумма была действительно велика. Прямо-таки космическая. Я помолчал некоторое время, обдумывая услышанное.
— Спасибо вам, доктор. Спасибо, я скорее всего воспользуюсь вашим предложением. Я найду необходимые деньги.
Следующие несколько дней я наблюдал за поведением и состоянием Олечки, вид её, честно говоря, не вызывал ощущения очень больного ребёнка: да слабенькая, да хиленькая, да не совсем активная и часто устающая, но во всём остальном — обычный ребёнок. Тем не менее, зная о её диагнозах, я не переставал размышлять о том, где и как мне найти денег чтобы отправить Олюшку в клинику в Германию. Был один вариант и я долго обдумывал, решался и не решался и наконец…
Я взял телефонную трубку, достал из кармана прямоугольную картонку и набрал номер написанный на этой картонке.
Ответа ждать мне пришлось буквально несколько секунд, грубый мужской голос в трубке сказал:
— Да?
— Добрый день. Могу ли я услышать Сашу Седого.
— А кто его спрашивает? — поинтересовался голос.
— Скажите, что звонит Гагарин.
В трубке что-то зашуршало, и вскоре раздался знакомый голос:
— Говори, Алексеевич.
— Саша, у меня проблемы. У меня просьба к тебе.
— Твои проблемы — мои проблемы, ты же знаешь. И просьбу твою я постараюсь выполнить. Говори.
— Не по телефону, — сказал я.
— Ну тогда приезжай: бар «Три Сосиски», знаешь?
— Знаю.
— Я буду ждать, приезжай.
Через полтора часа, я уже входил через широкие высокие двери бара. Охранники были видимо предупреждены о моём приходе, и поэтому пропустили меня беспрепятственно.
У барной стойки сидело трое накачанных молодых парней, одним из которых был мой старый знакомец — Ёрш. При виде меня он поднялся, и направился ко мне.
«Да, что ж такое!», — с досадой подумал я. -«Мало мне проблем, так ещё вот это вот нарисовалась!».
Однако Ёрш не оправдал моих опасений. Он подошёл ко мне и, смущённо улыбнувшись, протянул руку:
— Слышь, Земеля, ты уж меня прости за грубость, я же не знал.
Я пожал протянутую руку и сказал:
— Всё нормально, проехали. С кем ни бывает.
Ёрш заулыбался ещё шире, похлопал меня по плечу, и указал в сторону столика где сидел Саша.
Я подошёл к нему, мы обменялись рукопожатиями и Саша махнул рукой приглашая меня присесть. Разлил по чашкам зелёный чай, потянул мне пачку сигарет и только после того, как мы закурили и отпили по паре глотков, спросил:
— Что случилось?
Я, в нескольких словах, обрисовал ему ситуацию. Саша очень внимательно и молча слушал, постукивая пальцами по столу. Потом некоторое время он думал, и сказал:
— Ну что ж, думаю, горю твоему помочь можно. Дети — это святое. Какая сумма требуется?
Я назвал. Никогда, за многие годы знакомства, я не видел Сашу удивлённым, но сейчас… Сначала он озадаченно крякнул, потом громко выдохнул и сказал:
— Алексеевич, даже для меня, это сумма неподъёмная. Мне нужно разговаривать с людьми. Нужно некоторое время. Время у нас есть?
— Есть, но немного.
Мы помолчали.
— Саш, я всё отдам. Всё до копейки.
— Насчёт отдашь — потом разберёмся. Сейчас главное, — это деньги достать.
Он посмотрел мне прямо в глаза:
— Я постараюсь, Юра. Я очень постараюсь.
— Спасибо, Саша. Я в тебе не сомневался.
И мы опять обменялись рукопожатием.