Там, где черного цвета столько, что снег, — как белое знамя
(Северодонецк, Счастье, Рубежное, Сватово, Кременная);
Там, где руины, горелые пни, обнаженные балки зданий
Торчат, как мачты, из-под земли, треснувшей от рыданий
Сотен погибших… Там, где, казалось бы, жить и любить не вышло,
Я превращаю снег в Воскресенье Христово, в майскую вишню.

Я так настойчиво это делаю, что Бог, наконец-то, меня слушает.
Кирза и глаза отражаются друг в друге и в тёмных лужах.
Да, конечно, я знаю, что это, наверно, неописуемо:
Новые Шолоховы и Бабели такого не нарисуют.
Я — слишком мала для этого, слишком огромна, чтобы
Вместить целый вишневый сад в выгоревшую утробу.

Откуда здесь вишни? Что за, сцуко, изысканная картинка?
Летний сад, Адмиралтейство, улица Пестеля, Мариинка?
Эстетика праведных ебеней, подлинная глубинка?
Откуда здесь взялся волшебный сад, праздничный, голубиный?

Такого не может быть. Это, браток, — контузия.
Ангел смотрит с прищуром вдаль.
У винтовки прицел сузило.

Вишни тянутся из-под крови, чавкания, гнилья.
Посмотри на майскую канитель, на метель ребячьего бытия,
Которому всё равно, война там или же не война.
«Тёть, что с лицом?», — спросили у смерти, посланной духом на.
Любовь — это Маша, Донецк, пять лет, она сделала мне «ялынку»
Из говна и палок, из покраденной мовы, из вражеского старлинка.

Вот что такое любовь. Она всегда побеждает.
Вишня цветёт на снегу с боевым упрямством джедая.
Потому я не верю ни градам, ни дронам, что лупят по нашим по головам.
Ступай аккуратно, ползи по трупам, целься молчанием по словам!

И будет всё хорошо («Правда же, правда же?» —
У отраженного в луже глаза дрогнула радужка).

Будет всё хорошо. Победа будет за нами.
История нас перетрёт на мир, вместе с нашими именами.
Да и не надо этих имён, правда, уже не надо.
Выйти б живьём из ада. Единственная награда,
Чтобы те, ради которых — это, были бы здесь не лишние…

Это мы семенами лежим в земле,
Из нас прорастают вишни.