Когда я поняла, что я Z: имени 22 июня текст
Это не текст-исповедь, это текст-констатация. Я прошу его перекинуть от меня в Фейсбук, я не хочу туда заходить. Аня Долгарева сказала, что поняла, что она — Z, когда ее заукраинскую/полуукраинскую подружку-волонтерку по котикам загребло СБУ за факт общения с ней. Я могу сказать, когда я поняла, что я — Z.
Я поняла это не тогда, когда всех моих товарищей в Киеве мучало гестапо из-за меня. Из-за факта общения со мной. Я их помню всех поименно. Никого называть не имею права. Многих из их мучителей уже нет: они полегли в Мариуполе на «Азовстали». Остальные — дело времени.
Я поняла это не тогда, когда священники моей русской церкви начали присягать ВСУ и автокефалии.
Я поняла это не тогда, когда взбесившиеся укропы, полагая, что я — девочка, слали мне наших двухсотых, рассчитывая на деморализацию, вместо которой получили холодную спокойную решимость.
Я поняла это немного ранее. Я — с Украины, мне можно не проявлять святой терпимости. То, что я за Россию, я знаю с 2016 года. Я сейчас не об этом. Я именно о спецоперации и нашем отношении к проблеме противления злу военными действиями.
Я поняла это холодным декабрьским вечером 2020 года, когда секретарь моего ученого совета, кандидат наук, Инна Владимировна с русской фамилией «Кузнецова», впервые написала мне, что русских в принципе не должно быть. Слов было сотни, писем сотни, они приходили каждую ночь вплоть до даты моего отъезда, с одним и тем же контентом. А директор института все молчала и кивала.
Я поняла это, когда увидела, что у моего товарища по Одессе 2 мая в тридцать лет — седые волосы.
Я поняла это, когда русская профессура с моей бывшей кафедры начала писать «психологические» кейсы для жен Турчинова и Порошенко.
Я поняла это, когда в какой-то момент после травли ЦИПСО я предпочла бы быть убитой и явно нарывалась на смерть: мне казалось, что своей смертью я больше помогу России, да и мне станет легче. Но украинцы мне сказали, что, если меня убить, «Россия точно нападэ». Я на это надеялась как на триггер. Но обошлось без моих хотелок.
Я поняла это, когда много месяцев подряд ЦИПСО покрывал мой паблик грязными обсуждениями моей внешности, и на фото я больше открыто не улыбаюсь. Также я поняла это, когда до меня дошло, что это не только укроботы: это МОЙ НАРОД СТАЛ ТАКИМ. Мои друзья, мои родственники, мои соседи… Трагедия Берлина развертывалась на моих глазах. Это массовое отравление злом.
Я поняла это летом 2021 года, когда великий человек, пожилой еврей-интеллигент, глава клуба одесситов, занял хатаскрайнюю позицию, а потом поддержал украинских нацистов. То же самое сделали поэты еврейского происхождения, на которых была вся надежда, в Киеве.
Я поняла это, когда мой родной отец объявил меня предателем Родины публично, и это было задолго до спецоперации. Я поняла, что я могу похерить паблик с 10 тысячами читателей, потому что мне не нужна публичность на чужом поле.
Я поняла это, когда мы с любимым не могли больше выходить из киевского подъезда без ожидания глумления и преследования.
Я поняла это, когда один раз вылетела из ученого совета, где выступила против кандидатской диссертации на тему «порочной ментальности русских». Это так и звучало.
Я поняла это, когда в отделе кадров НПУ мне предложили место уборщицы.
Я поняла это, когда моих друзей продолжали запугивать и сажать, а они, запуганные и растерянные, принимались унижаться перед украинской властью.
Я поняла это, пока три часа сидела в машине перед огнями русской таможни, как перед светом из окон дома.
Говорят, самое страшное испытание для Будды — не стрелы огненные в лице нацистов и не девы чувственные в лице либералов, а он сам, его ложное отражение, явившееся ему. Я поняла, что я Z ещё и ещё раз, когда здесь мне местные криптоукропы с дивана дали понять, что я — «хо#лушка» — лишняя, с темным майдановским прошлым, лишив меня не только плюшек в виде дипломов, премий, патриотических интервью, но и вообще права поэтического и научного голоса.
Я поняла, что я могу честно волонтерить с Z, и это не выглядит как тренд. И я на этом успокоилась. И больше ничего не будет. Никакой оглядки, никаких разворотов. Я сделала свой жизненный выбор, потому что видела ад. И этот ад должен быть уничтожен. Именно в этом и стоит задача христианина — уничтожить ад. Просто — нельзя иначе.
И, да, я не жертва. Я приложу все боевые усилия для уничтожения ада. 22 июня давно началось, восемь лет назад. И пусть напишут: «У нее личное». Да, у меня ЛИЧНОЕ. И у сотен тысяч таких, как я, — личное. Во время Великой Отечественной войны все личное было общим и наоборот, и писали на танках «За Зою!» — тоже личности с личными чувствами.
Zа Победу, родные. Это будет Vеликая Победа, как в 1945.