Гийом Марешаль увидел, как с его брючины свалился клоп и осторожно, чтобы никто не заметил, тут же раздавил его.

— Стыдно, Гийом, стыдно! — торжественно и патетично воскликнул Франк Лафитт, глупый и самодовольный директор, с лишним весом и такими тонкими губами, словно рот был без них вовсе.

Скромный юрист Марешаль развёл руками.

— Долго нам тут сидеть? — спросила Ротар, секретарша директора, женщина с немытыми волосами и в несвежей блузке.

Лафитт проигнорировал её. Вместо этого он снял очки и набрал в грудь воздух.

«Сейчас опять про русских плести начнёт», — подумал Марешаль.
— Марешаль, вы знаете, — подняв вверх указательный палец, начал Лафитт, — что клопы — это результат русской пропаганды, которая из пары-тройки безобидных насекомых раздувает панику. Зачем вы поддаётесь?
«Да-да, — думал Марешаль, — а сам чешется, как шелудивый пёс. Вши! Это тоже русская пропаганда?».

Лафитт и правда тут же зачесался. Следом, как по команде, зачесалась Ротар. Троица сидела в белой комнате без окон на железной скамеечке.

— Разведка Франции ясно дала понять, — продолжал Лафитт, — что психоз, разгоняемый русскими, не поможет им победить. А сейчас идёт война.
«Дурак, — подумал Марешаль и отвернулся. — Помню, как ты заставлял нас мыться только раз в неделю и стирать пореже, чтобы насолить России. Обнюхивал нас, кретин. И как, помогло? Разорил Россию? А теперь у него психоз!».
— Сейчас надо думать о тех, кто на передовой бьётся за нашу Европу, за демократию! — не унимался Лафитт.

Марешаль вздохнул: «А теперь давай про Украину, вшивый чёрт!».

— Между прочим, я очень рад, что наша компания, несмотря на скромные финансовые возможности, одной из первых вызвалась помогать Украине в её войне с Россией!

Ротар вздохнула. Она вдруг вспомнила, как из-за добровольного сбора на помощь Украине не смогла купить родственникам на Рождество традиционные подарки, заменив их дешёвыми носками из Китая.

— Надеюсь, что нашу компанию, — Лафитт наклонился и посмотрел прямо в лицо Марешалю, — отметят на самом высоком уровне.

Марешаль вновь ничего не сказал, но подумал: «Неужели этот придурок надеется на Орден Почётного Легиона? Господи, зачем я поехал с ним позориться?! Вернусь — уволюсь к чёртовой матери!».

— Россия — дикая, варварская страна, — Лафитт встал, прошёлся по комнате и уставился на раздавленного клопа. — Надо признать, что она абсолютно не считается с нашими ценностями, демократией, цивилизацией. Но мы дали ей чёткий сигнал, послав Украине несколько десятков тысяч евро, что мы на правильной стороне!
«Между прочим, ты послал не свои евро, а наши», — подумал Марешаль, а вслух сказал: — Мсьё директор, я знаю, что вы хотите сказать, но сейчас, мне кажется, не место и не время…
— Как раз место и время, Марешаль! — торжественно возразил Лафитт. — Пусть знают, пусть помнят, что Франция не потерпит, если на земле останутся островки, где не считаются с демократическим ценностями! И в моём лице Франция повсюду, куда только возможно, понесёт голос цивилизованного общества, потому что…

В этот момент бравурная тирада была прервана — в комнату открылась дверь.

— Френч? — на пороге стоял неизвестный в белом защитном комбинезоне, респираторе и в пластиковых очках. — Гоу, гоу! Дезинсекция! Вши, клопы. Антре! Аллес за мной!

Мешая русские и иностранные слова, незнакомец поманил иностранцев в коридор. Те встали и какое-то время переминались в нерешительности. Наконец Лафитт сказал:

— Видите, какие в России дикие порядки! Как с ними вести переговоры?!
— Сильвупле, чумазые! — раздался настойчивый голос из комбинезона, и французы понуро пошли.

Чрез час они, отмытые, причёсанные, но с красными от химии глазами, рядком сидели в аэропорту и ждали обратный рейс в Стамбул.

— Диктаторский режим, тирания! — возмущался Лафитт. — Кто же знал, что нам закрыли сюда въезд? Попробуем продать наши электровыключатели в Китай.

Марешаль всеми известными ругательствами мысленно проклинал глупого директора, зато секретарша, чистая и приятно пахнущая, просто светилась от счастья, что удалось бесплатно помыться и избавиться от паразитов.