Любовь к человеку, не к собственным от него ожиданиям, не к своим страхам в его лице, не к своим планам на будущее и спокойную старость, а именно к человеку, редка невероятно. И ярлыков на себе не терпит.

Бывают мамы, которые любят детей, бывают дети, которые действительно любят родителей, а не свои комфортные ощущения детства или безопасности в малом возрасте, но в обоих случаях — это редкость. И любят там не потому что «мама» или «сын», а потому что любить умеют, нежность испытывая к существу, а не родственному статусу.

Не умозаключения побуждают вас к действию, а эмоции. И какую бы истину вам не открывали, пока вы ее не проживете, она останется пустым набором символов и нот.

Благословенны те, кто учат людей любить.

Ибо ни у кого сердцевина не переливчата так, чтоб заставить полость в груди заполниться обещанием

вечности.

В тебе вечность. И больше нет. Не найти. И искать не буду.

Я: Зачем вы приходили в церковь?
Он: Люблю. Церкви меня успокаивают. Дева Мария у вас замечательная. В некоторых соборах я б прямо жил. Знаете, вероятно, из меня вышел бы неплохой священник, есть у меня даже ощущение, что я им был. В детстве я, право, не знал, кого предпочесть — Медузу Горгону из павильона или Деву Марию из фамильной часовни. Это было огромной дилеммой, пока до меня не дошло, что можно любить обеих. И что обе по сути — одно лицо.

«Муравьёв больше, чем львов, и, в конечном итоге, они доедают львиные туши. Доедают с долей насекомой гордости — такой хищник великий был, а они такие ничтожные, такие ничтожные, а съели, ура — еще грацией, силой и смелостью стало меньше!
Такие вот обычные люди — трусливая храбрость с отдушинкой падали.»