Человечья душа — потёмки, но они иногда нужны. Я хожу по дворам с котомкой и рассказываю про сны. Ты мне нравишься, ты смешная, тоже с логикой не в ладу. Кто я — толком и сам не знаю: менестрель или трубадур.
Я бродяга, но ты уж точно не считай меня храбрецом. Мой отец был прекрасным зодчим и совсем неплохим отцом. Вырываясь из скучных рамок, он бросался в неравный бой и мечтал, что построит замок, где остаться бы смог любой.
Где не будет темниц и криков, сундуков, ядовитых ртов. Только заросли базилика, только розы до холодов. Чтобы песни на ветках жили, а зимой согревал камин.
Мой отец — коренаст и жилист — был романтиком, чёрт возьми.
Но реальность другого кроя. Даже я бы давно остыл, но в итоге чудак построил людям замок своей мечты. Лучше мне не встречалось дома. В защищённом от непогод, в нём со стен улыбались гномы, и атланты держали свод. Пахло клевером, медуницей. Лился в окна витражный свет. Человечья душа — что птица с листопадами в голове.
Мой отец — он потратил вечность, и ещё одну жизнь вдогон. Люди к замку текли как речка. Миллион или легион. Шли из лавок, из кузниц, с пашни и как будто бы невзначай по частям разобрали башни до последнего кирпича. Пригодится, наверно, в деле. У отца бы случился шок, но старик не вставал с постели. Это плохо, но хорошо.
Я сегодня ходил по замку. Он разрушен, но я тайком дров набрал для костра вязанку, побеседовал с пауком. Ты смеешься, искришь глазами. Мне так нравится твой прищур. Хочешь в хижину с чудесами? Никого туда не пущу.