Антенны протыкали облака и щекотали крылья херувимам. Всё в этом странном мире поправимо, когда бы не суровые века, когда бы не великие дела.
Шишига родилась нечистой силой. Шишигу с детства многое бесило, но с чердака виднелись купола, цвела сирень, вертелись жернова. Обыденно, скрипуче, не зловеще.
Шишига в сундуке держала вещи, мерси, как говорится, что жива. Спасибо за отсутствие тоски, спасибо за чердачную уютность, где (кстати, совершенно обоюдно) Шишига молча прятала носки. Носки не возражали. Каждый раз, когда терялись ложки, грампластинки, разношенные старые ботинки, штаны для дачных солнечных террас, Шишига соблюдала тишину, хотя хотелось радоваться дико. Стояла в вазе пыльная гвоздика, напоминая бывшую Страну Советов, ну-ка раззудись плечо.
Весной, ногами мелко телепая, пришли к Шишиге Петька и Чапаев, ещё Бабай и Серенький Волчок. И, кажется, Джалаладдин Руми, читал стихи, но слушали вполуха.
Сказали хором: выручай, старуха. Проблема — потерялся Мирумир. Он был хорошим, Господи прости. По крайней мере, мы его любили. Мы родом из таких зубодробилен, в таких тревогах отточили стиль, в такой вращались замкнутой среде, что можем тьму употребить на ужин.
А Мирумир, Шишига, очень нужен. Где видели? Печально, что нигде. Искали. Ни намека, ни шиша. Найти бы и глядеть не наглядеться. Над крышей тихо пролетало детство, конфетными обертками шурша. Федорины летели утюги. Играл Бернес, подыгрывал Утёсов. Чеканил шаг отряд каменотёсов, заправив бородёнки в сапоги.
Всё было так. И снова будет так. Ты посмотри — весна, светает рано. И Немец снова вышел из тумана. Естественно, полезет на чердак. И тает на реке фруктовый лед. И щука не волшебна, но зубаста.
Шишига ищет Мирумир, и баста. Шишига обещала, что найдет.