У бога — смерти нет, у моря нет конца, предела нет тому, что нас соединило. Мы шорохи тенет, мы кисточки творца, вертлявая игла господнего винила. Трёт лампу рукавом рассветный аладдин, смеётся невпопад и солнце выпускает. Во флигеле кривом Винченцо жил один. Такая вот судьба, история такая.
Рассохшийся комод, скрипучая кровать, провинциальный быт скучающего мага. Законодатель мод, любитель рисовать, раб абы да кабы, старинная бумага, Винченцо был упрям, точнее, одержим созданием миров на беспечальной ноте.
И сбитый по краям неправильный режим, и стая номеров в потрёпанном блокноте: таверны, ателье, кудесника бритья. Рыбак служил сетям, газетчик — прохиндеям.
Уйдя в небытие, отведав бытия, мы забываем то, чем издавна владеем. Уничтожаем то, что нужно сохранить. Горели маяки, кричали пароходы. Холодная вода, суровая как нить, лизала башмаки без видимой охоты и отползала прочь, в хранилище солей, в сокровищницу снов, которых не сумели. Когда спускалась ночь, из городских щелей, из каменных основ и тайных подземелий (три пишем, два в уме) без лишней суеты — зачем пугать народ, особенно в апреле — водопроводный змей, кирпичные коты, псы жестяных пород мяукали, сопели,
блестели чешуёй, и, к вящему стыду, не знали, кто они и что всё это значит. День забирал своё, ночь — разную беду. Винченцо, не тяни, не выдержим иначе.
Винченцо поутру, конечно, находил то странные следы, то свежие улики. Но ни одна из струн не ёкала внутри. Буквально у воды, где камешки, где блики, раскачивая стул, он рисовал химер, драконов автострад, виверн полуподвалов. Служение холсту за гранью полумер, за вехами утрат возможность создавало до вероятных пор считать себя живым. Удачный вариант начать и воплотиться. Работали в депо троллейбусные львы, уволокли печать серебряные птицы. Фантом — простите, блажь — облюбовал барак и клянчил кабинет для самовыдвиженца. Бог продавал гуашь. Он тоже не дурак. У бога смерти нет. У бога есть Винченцо.
За штормом будет штиль, за дверью будет дверь, за вторником среда, виват, драматургия. Придумай, подожди и как-нибудь поверь. Такие города. И правила такие.