— …Мир вокруг локален — иначе говоря, для того, чтобы какой-то далекий объект изменился, он должен провзаимодействовать с другим объектом. При этом никакое взаимодействие не может распространяться со скоростью быстрее световой: это и делает физическую реальность локальной. Яблоко не может ударить Ньютона по голове, не добравшись до нее физически. Вспышка на Солнце не может мгновенно сказаться на работе спутников: заряженным частицам придется преодолеть расстояние до Земли и провзаимодействовать с электроникой и частицами атмосферы. Но вот в квантовом мире локальность нарушается…
Отец, сидевший за обеденным столом, хмуро посмотрел на телевизор.
— Выключите это, — буркнул он.
— Не выйдет, — сказал сын, оторвавшись от тарелки. — Научно-популярная передача. Не выключается.
— Провод, значит, тогда вынь из розетки.
— Телик этот не от сети питается.
— А от чего?
— Не знаю. Какой-то внутренний источник энергии, наверное.
— Ну, так потише сделай.
Сын усмехнулся.
— Не получится. Теперь, отец, такие телевизоры, что в некоторых передачах громкость не регулируется.
Отец открыл было рот с намерением выругаться, но потом посмотрел на дочь, которая с интересом взирала на диктора, рассказывавшего про принцип неопределенности.
— Жуть какая, — сказал он. — Живем ведь как в концлагере. Делай по команде.
— Да, — сказал сын, — Есть такое дело. Что же ты хочешь: оккупация.
Отец взял ложку, окунул ее в суп, снова горько вздохнул.
— А ведь сколько оружия наделали. Атомных бомб, ракет, танков. Но вот прилетели эти гады — и за один день нас всех оккупировали. Все псу под хвост. Ничего против них не помогло.
— Что же ты хочешь, — сказал сын. — Они на миллионы лет более развиты, чем мы. Для них все эти наши ракеты и атомные бомбы — что палка дикаря против пулемета.
Интонация его, впрочем, была скорее ироническая, чем печальная, в отличие от отца.
— Мать, заверни телевизор в одеяло, потише будет, — сказал отец супруге.
Та пошла в спальню, вернулась с толстым ватным одеялом. Процедура эта повторялась неоднократно.
Дочь было попросила оставить — ей почему-то было интересно про эту мудрёную квантовую запутанность, но была она еще молода, чтобы против отца, поэтому телевизор укутали в одеяло и теперь голос диктора еле пробивался сквозь него.
— Передачу повторят, — утешил сестру старший брат. — Они их повторяют еще два раза как минимум. Только в другое время. Посмотри расписание в планшете.
Семейный обед продолжился.
— Сам-то как? — спросил отец. — Как учеба?
— Нормально, — сказал сын, оторвавшись от своего телефона — привычка утыкиваться телефон во время еды, от которой родители так его отучить и не сумели. — В институте новый ректор. Коллаборационист. То есть за пришельцев. Новый курс ввели: черные страницы земной цивилизации. Рассказывают всякие ужасы про нашу историю начиная с появления первобытного человека. Жуткие дела. Сколько мы видов животных извели, сколько самих себя в войнах и по ходу поубивали. Там какие-то цифры дикие.
Отец снова тяжело вздохнул.
— История им наша не нравится, гадам. Интересно, у самих-то какая была? Про себя ведь ничего не рассказывают, поди узнай.
Он посмотрел в окно. В нем хорошо была видна черная летающая тарелка, висящая над городом.
— А у нас на работе у Сергеевны… — сказала мать семейства. — Мужик ее, Васька, самогонный аппарат сделал. Уж как эти узнали — Бог весть, но угодил в трансформацию. Как вернулся — мало того, что не пьет и не курит, так в библиотеку записался и целыми днями книжки читает. Улыбается все время, слова мудрёные начал употреблять. И материться перестал совсем. Сергеевна сегодня весь день ревела: это не Васька, говорит, мой, уж лучше бы бил по пьяни, как раньше.
Отец горько ухмыльнулся.
— Вот так они нас всех в марионеток и превратят.
Сын снова оторвался от телефона.
— Кроме явных коллаборантов, есть еще тайные. Стучат пришельцам.
— Позор какой! — сказал отец. — На лягушек каких-то работать. Интересно, как им платят, гадам?
— Это легенда, что они на лягушек похожи, — сказала дочка. — Никто их на самом деле никогда не видел.
Отец вскипел.
— Да какая разница! Хоть бы даже и ангелоподобные были. Это наша планета, наша Земля, как хотим — так и живем. И не надо никому к нам лезть.
Он зло посмотрел на уткнувшегося в телефон сына.
— Ну вот чего ты в свой телефон уставился! Нет там теперь больше ничего интересного! Ни музыки для души, ни девок сисястых и попастых. Одно только просвещение, наука да культурка, будь они не ладны.
Он явно хотел выматериться, но не стал — то ли из-за присутствия детей, пусть уже те и взрослые, то ли из-за слуха, который гулял по соцсетям, что мат отслеживают невидимые наномикрофоны, которых выпускают в огромных количествах из летающих блюдец.
— Уж тебе-то зачем девки, — сварливо сказала мать. — Седой уже совсем ведь — а все по заднице Бузовой и Симоньян скучаешь.
— Кардашьян была с задницей, — поправил сын. — А Симоньян — это про другое.
— Не им решать, гадам межпланетным, — упрямо сказал отец. — Мы не дети, чтобы нам запрещать. Хочу шансон или Киркорова послушать, а не этих Бетховенов хреновых. Сам хочу выбирать, что смотреть — хоть даже и ту же Бузову. Это мое право, не их.
— А у нас, кстати, подпольный концерт завтра вечером, — сказал сын. — Завтра в подвале бывшего отделения полиции. Запрещенная музыка — рэп, хип-хоп, даже попса голимая. Музыка сопротивления. Так что приду поздно.
Мать забеспокоилась.
— Смотри, сынок, а если пришлые узнают? Как донесет кто? Загремишь в трансформацию — вернешься потом уродом безумным — книжки, учебники, мясо искусственное…
— Кстати… — спохватилась мать. — С первого числа сокращают опять продажу натурпродуктов.
— Зато новые пункты раздачи искусственных открывают, — сказала дочь. — По мне искусственное так даже вкуснее.
— Вот ты искусственное и лопай. — Добродушно сказал брат. — А свою квоту нормального мяса и рыбы нам с отцом. Идет?
Дочь пожала плечами.
— Забирайте, мне все равно.
— Ага, — сказал отец. — Лягушки тарелочные, значит, совсем дело к тому ведут, чтобы мы, люди, нормального мяса и рыбы не ели. Коровки, мол, плачут, когда их на убой ведут. И свиньи знают, что их зарежут. Миллион лет охотились наши предки, мясо добывали. Никому не жало не мешало. А теперь эти хотят, чтобы мы ели только гадость синтетическую. От которой, небось, вся наша ДНК изменится. И сами мы — то ли сдохнем, то ли в таких же лягушек зелёных превратимся. Лучше уж сражаться и умереть свободными людьми, чем такая жизнь.
— За Бузову и бифштекс, — не смог промолчать сын. — Все как один умрём.
— Это не важно, — сказал упрямо отец. — Хоть за Бузову, хоть за «Владимирский централ», хоть за Петросяна, хоть за мат, хоть за водку с пивом. Это и есть свобода.
Он бросил вилку, сердито встал и пошел на балкон курить самокрутку. Табак он выращивал сам, у подоконника, на полу, стояли ящики.
Дети закончили еду, разошлись по своим комнатам. Мать собрала со стола посуду и стала ее мыть.
Отец стоял на балконе, смотрел с ненавистью на черный диск висящей над городом тарелки и представлял, как проклятое блюдце расстреливают герои-летчики то ли с Севера, то ли с Антарктиды, то ли с Гималай — ходили слухи, что где-то есть какая-то свободная территория, в которой разработали или скоро разработают оружие, позволяющее на равных сражаться с инопланетной мерзостью. Впрочем, может быть, это всего только слух, придуманный людьми в порядке утешения.
Сын лежал на своей кровати, и шарился по Интернету в поисках запрещенного контента. Иногда возникали на небольшое время пиратские сайты, где можно было успеть скачать клёвую музыку, а не эту унылую муть по имени классика-джаз-рок.
Дочка в своей комнате села за компьютер, предварительно закрыв дверь на замок.
Она открыла на первый взгляд ничем не примечательную страницу на каком-то сайте, посвященном астрономии, щелкнула по одной из картинок и в образовавшемся окне начала писать:
«А121. Срочно. Всем. Сектор Евразия. Уважаемые коллеги. Я продолжаю настаивать на коренном пересмотре нашей тактики по реморализации населения планеты. Данная тактика, на мой взгляд, является травмирующей и создает у людей, отягощенных наследием Темного Времени, условия для возникновения реваншистских настроений, могущих привести к вспышкам бессмысленного насилия и неизбежным жертвам…»
