Любовь к человеку, не к собственным от него ожиданиям, не к своим страхам в его лице, не к своим планам на будущее и спокойную старость, а именно к человеку, редка невероятно. И ярлыков на себе не терпит.

Бывают мамы, которые любят детей, бывают дети, которые действительно любят родителей, а не свои комфортные ощущения детства или безопасности в малом возрасте, но в обоих случаях — это редкость. И любят там не потому что «мама» или «сын», а потому что любить умеют, нежность испытывая к существу, а не родственному статусу.

И время капсулой из смолы накрывает — тягучее и оранжевое. Золото красное. И нет его, времени — хоть Аккад, хоть Нью-Йорк — Золотой Век, когда боги среди людей ходят — это вот так. Когда они спят на софе желтой между огнем и рассветом, и пахнет старымикнигами, непозволительно дорогими духами и шоколадом в виски. Роскошь не антоним нищих, действительно, роскошь — синоним существ, qui ne sont la que pour faire l’amour et la guerre (Которые родились лишь для того, чтоб заниматься войной и любовью). Что, однозначно, одно и то же. Qui ne sont la, Seigneur, que pour faire ton monde beau (Что ходят по Земле лишь для того, Господь, что мир твой был красив). Храни их лучше, много лучше, Господи, чем
сына своего.

Благословенны те, кто учат людей любить.

Ибо ни у кого сердцевина не переливчата так, чтоб заставить полость в груди заполниться обещанием

вечности.

В тебе вечность. И больше нет. Не найти. И искать не буду.