Из-за оснеженного стога
Выходит Пушкин, хмур и снул —
Взглянул на мглистую дорогу,
Зевнул и гульфик застегнул.

Колышет ветер бакенбарды,
Под носом сыро, пуст карман,
Но есть ещё на свете бабы —
Сей возвышающий обман!

Сморщенная, как проросшая луковица, она давно взошла на пьедестал одиночества.

Сидя на последней ступеньке лестницы, ведущей в супермаркет, руками, покрытыми бурой кожей цвета печеной картошки, она развязывала уголок грязного платочка.

Его содержимое составляли две смятых десятки, мелочь и записка:

ИВАНОВА ПАРАСКЕВА. ЕЗЛИ ПОМРУ НА ДОРОГИ СОПЧИТЕ СЫНУ МИШИНЬКИ УЛИСА СЕВЕРНА ШИШНАЦАТЬ.

Что же ты шепчешь —
Гладкая, влажная, скользкая,
Разделённая полоской на «лево» и «право» —
Ходящим туда и назад, туда и назад
Одетым в резину перпетуумобилям?..
Только стонешь, визжишь под их напором,
Покуда не оставят они тебя на крутом вираже —
Осенняя дорога…

Когда была я старая и злая,
Я всем врагам желала долгой жизни,
И чтобы шли они по ней дорогой ровной,
И сапоги чтобы на два размера меньше!

А я ничего не могу изменить…
Исправить бы что-то, но невозможно.
Как же мне научится карму носить,
Красиво, гордо, и осторожно…

Как же мне то принять, что принять не могу.
Вопреки и назло судьбе не сломаться,
Пожелать не посмею ведь даже врагу,
Большинство из того с чем пришлось повстречаться.

Тупикам бесконечным давно забыт счёт…
В лабиринте попыток найти бы решение
Как сменить судьбы данной мне скользкий лёд,
На удачных дорог и событий стечение…