Раньше всё было проще: если лучи полощут улицы, скверы, площадь — значит,
опять весна. Мама погреет ужин,
мы прибежим по лужам,
и ничего снаружи не остановит нас.
Лево руля, по курсу.
Чай будет самым вкусным, то есть такое чувство, словно вкуснее нет,
словно по всем приметам мамы и мы бессмертны.
Кто-то придумал это, но для других планет. Смерть невозможно бесит,
поиск лекарств в процессе.
Доводы скоро взвесят, средство изобретут.
Мощное, как цунами, главное заклинание. Свяжется небо с нами, спросит,
ну как мы тут.

Как мы? Да ржем как кони.
Сядем на подоконник, сдвинув ростки бегоний, чахлые, из горшка.
Ты мне откроешь тайну:
кто-то на орбитальной станции капитанов делает облака.
Он придаёт им форму чашечек из фарфора, мачт, парусов Босфора
и выпускает в мир птицей закатно-рыжей. Видишь, они над крышей.
Даже они нас слышат, как голоса брамин. Смейся: петляют юзом ящерки и медузы. Клоун с огромным пузом дует в свой контрабас.
Мама придёт из кухни:
звать дураков опухла, вставят наушник в ухо, не дозовешься вас.

Выросли, повзрослели. Постер с принцессой Леей где-то за батареей. Велики в гараже. Мама болеет часто. В ручке засохла паста. Нам говорят: ну, баста. Разве уже? Уже.
Раньше всё было раньше, проку орать как банши.
Ладно, что, как из башни, выбрались из зимы.
Только такое дело: что-то в нас догорело, что-то перегорело, дети уже не мы.
В офисе крякнул кулер.
Мухи жужжат как пули.
Чёрт на спине вакульей землю подмёл хвостом. Вечер к окну подогнан.
Сядем, откроем окна, и фонарей волокна лягут на серый дом.
Видишь, как в атмосфере
снова летают звери.
Я почему-то верю в то, что наверняка
ты знаешь лучше прочих: кто-то и днём,
и ночью в маленькой белой точке
делает облака