— Какой же холод собачий! Зуб на зуб не попадает! Интересно, кстати, почему говорят «собачий холод»? Наверное, замерзшую собаку больше всех жалко. Хотя на морозе любого пожалеешь, согреть захочешь…
Нина хмыкнула. Любого — да не любого. Тогда на трамвайной остановке в Сокольниках человек двадцать тряслось от холода, а жалко было его одного. Длинный такой, худющий, шея мальчишеская из шарфа торчит, а румянец во всю щеку и ресницы заиндевевшие, как у ребенка. Руки без рукавиц аж лиловые, он на них дышал-дышал, но холодно было зверски. На руках она и сломалась. А у нее руки были мало того, что в перчатках, так еще в муфту цигейковую спрятаны, так что аж горячие. Вот она эту муфту ему и протянула, а сама разулыбалась, как дура, и сразу сдалась на милость победителя. Как позже выяснилось, на особую милость-то рассчитывать не стоило.
— Господи, пес, откуда ты взялся? Только улица была пуста — и вдруг ты. Бедняга, как же ты дрожишь! Где хозяева твои, а? Или ты сирота? Ну что за люди?! Сначала, не думая, заводят животину, а потом, опять не думая, вышвыривают ее за дверь и забывают, как звали. Не помнят ни ее преданных глаз, ни нежного пуза, ни пропеллера-хвоста…Приятель, не смотри на меня так, ничего у меня нет с собой дать тебе! Беги, малыш, ищи место потеплее или хозяев новых. А что я удивляюсь, что тебя любили, а потом выгнали? Меня же тоже любили, а потом выгнали. И не один раз. Сначала тетка после маминой смерти. А потом этот замерзший трамвайный попутчик. Доехал до своей остановки, а руки из муфты не хватало духу вытащить, только оттаяли. Ну и у Нины нехитрый план сразу созрел. Вы, мол, домой идите с этой муфтой, а потом встретимся и отдадите ее. А он ей предложил его проводить до общежития и у порога муфту забрать. Она и рада, понеслась за ним вприпрыжку, как собачонка эта замерзшая. И застряла в его общежитии на целых двенадцать лет. Успела и отогреть, и откормить, и выучить, и сама замерзнуть, когда он начал греться у других костров.
— Собакевич, милый, ну что ж ты за мной увязался, а? Зря время теряешь! Как звать-то тебя? Шерсть короткая, шея длинная, уши шелковые и усы в инее… И на все готов! Будешь называться Максимка, как найденыш из рассказа Станюковича. Откликнешься на Максимку? Да ты, дурачок, на все готов откликнуться, хвост вон оторвется сейчас, лишь бы не прогнали тебя! Шел бы ты, Максимка, нечего тебе здесь искать… А Станюкович тут не причем, себе хоть не ври, Нина Георгиевна! С того озябшего пассажира единственным мужским именем для тебя стало имя Максим. Ты и сейчас на него реагируешь, как на заклинанье и пароль. И раздаешь всему живому. Вон собака увязалась — и ту Максимкой называешь! Приморозило так приморозило! Хотя логически рассуждая, ты должна была бы бежать, как ошпаренная, только его услышишь. Двенадцать лет была человеку возлюбленной, сестрой, матерью, сиделкой, прислугой и неотложкой. Ни детей, ни взрослых вокруг не видела, только ловила взгляд и слово. Похоже, так этим надоела, что вознаграждена была пинком и полупустым чемоданом за дверью. Хорошо еще теткина коммуналка была жива — было куда в такой же, как двенадцать лет назад, мороз этот чемодан принести и начать там все сначала.
— Ну вот и дома! Еще бы десять минут — и совсем околела бы! Пальцы не слушаются, не могу в замочную скважину попасть! Ой, чуть не убилась! Максимка, ты что?! Куда ты прямо под ноги и в подъезд?! Ах ты, паршивец! Ну что делать, хоть плачь! Ну куда ты за мной пытаешься прорваться?! Нет, сиди в подъезде и грейся, дальше нельзя! И нечего на меня так смотреть! Не я тебя на улицу выбросила! Маленький мой… Ну что же делать, а? Ладно, заходи. Поешь, отогреешься и уйдешь, договорились? И тихо сиди!
— Бедняга, какой же ты голодный! Нельзя больше, не проси, ты и так порцию сенбернара умял! И трястись перестал, молодец! Согрелся? Нина подошла к окну. Снегопад кончился и вроде ветер унялся. Говорили, с завтрашнего дня потепление. Ну что, надо гостя выдворять… Нина посмотрела на пса и он поймал ее взгляд. Как-то неловко и суетливо встал с коврика, стыдливо взглянул Нине в глаза и, опустив плечи и понурив голову, пошел к двери. — Как я тогда, — у Нины перехватило дыханье… Ну нет, так нельзя! Максимка, дружище, ты куда? Так дело не пойдет! У меня нет муфты дать тебе в дорогу. Уж оставайся, чего там!