В этой ведомственной дурке коридорчик слишком мал,
коридорчик слишком мал, коридорчик слишком мал.
Заигрались тут мы в жмурки — я Димончика поймал,
я Димончика поймал, я Димончика поймал!

Светлая память тебе, заповедник ребячества!
Если опять начинаются нервные тики
и в дополненье к ознобу мигрень фордыбачится,
мир превращается в море кровавой гвоздики.
Я ещё жив (ты, наверное, думал иначе).
Я ещё мальчик — отсюда вся наша баталия.
Живы котята, пластинки и детский журнальчик —
просто Всевышний сменил нам среду обитания.
Может, когда он отсеет бурьян, то бишь тернии,
дружба мальчишечья станет чуть-чуть равномернее.

У собак, макак и тёлок много ласковых имён,
много ласковых имён, много ласковых имён.
А ко мне пришёл чертёнок — назову его Димон,
назову его Димон, назову его Димон!

Поочерёдно пытались устроить фиесту
семьдесят семь чертенят — обалденное войско.
Ну-ка, Димончик, потрись животом об невесту,
продемонстрируй её абразивные свойства!
Горькие крохи сухого горючего в горле
трутся не менее рьяно и столь же эффектно…
Кука сожрали, Саддама по пьянке попёрли,
только твоя аскетичность — всё та же конфетка.
Ты бы кряхтел, пациентку за груди таская.
Пел бы, визжал, хохотал, да психушка мужская.

Третий час я тщетно силюсь запихнуть хандру в пенал,
запихнуть хандру в пенал, запихнуть хандру в пенал.
Мне кино такое снилось — я Димончика обнял,
я Димончика обнял, я Димончика обнял!

Мне как сказали, что ты превратился в мужчину —
чуть не впечатался я головой в тротуарище.
Я бы и сам ошивался в объятьях тычинок,
если бы пестиком был — безголовым товарищем.
Знаю, читал: благородное дело — диета,
пост, воздержание, схима, шакалья позиция…
Многая лета вам, черти, премногая лета,
не прикасаясь друг к другу ни лбом, ни мизинцами!
Если стошнит, как от рюмки поддельного «Шустова»,
оба поймёте, какое я счастье почувствовал.

В этой ведомственной дурке коридорчик слишком мал…