Когда Наташе было 15 лет, она стояла на перекрестке и собиралась перейти дорогу.
В этот момент прямо у нее на глазах на большой скорости столкнулись две машины. В той аварии были погибшие.
Наташа тогда даже помогала спасать раненых, автоматически выполняла чьи-то команды.
Этот эпизод навсегда врезался ей в память.
Наташа давно выросла, вышла замуж, родила троих детей.
Но у нее с тех 15 лет пунктик: они с мужем оба водят автомобиль, но никогда не находятся в нем вместе.
Потому что Наташа знает, что по статистике автомобиль — самый опасный вид транспорта, и не может забыть, насколько.
Люди обычно боятся самолётов, но на дороге гибнет каждый день столько людей, что представить страшно.
Поэтому если случится авария, то пострадает только один из них — Наташа или муж — и дети не останутся сиротами.
Это, конечно, странно выглядит в глазах других людей. А Наташа считает, что это решение вполне справедливо и оправдано здравым смыслом.
Припаркуем историю Наташи на минуту.
Муж Милены болен раком.
Давно и серьёзно.
Борьба идет уже несколько лет.
Они вместе прошли очень сложный путь. Сначала мужу долго не могли поставить диагноз, лечили от другого.
Потом диагностировали рак желудка, с метастазами в брюшине.
Начали лечение. Химиотерапии. Операция. Ремиссия.
Выдох.
Потом он вернулся. В смысле, рак.
Метастазы уже и в лёгких.
Опять химия. Прогнозы разные.
Надежда точно есть.
Сейчас они проходят очередную химиотерапию.
Я говорю во множественном числе — «они» — потому что Милена — хорошая жена — и всегда рядом. Это испытание они проходят вместе.
Болезнь сильно изменила мужа Милены.
Сделала его тревожным, хмурым, раздражительным.
Раньше он был совсем другим.
Весёлым, лёгким, активным.
Сейчас он боится выходить из дома.
Химиотерапия разрушила ему иммунитет: заболеть теперь очень просто, а вылечиться — сложно.
Поэтому пока давай посидим дома — минимизируем риски.
Милена сидит дома вместе с Максом.
Считает, что странно это будет выглядеть, если муж будет дома бороться с раком, а она — зажигать где-то. А еще Макс боится, что она «принесет вирус из метро». Поэтому если можно не ходить, лучше не ходить…
Дома скучно. Ничего не происходит.
Они разговаривают о симптомах рака, о пригоревшей каше и о проверке счётчиков. Тоска.
Все звонят и спрашивают: «Как дела?»
Милена отвечает, как Макс.
Потому что все их дела — это его болезнь.
Им нужно было достать правильные витамины. Милена спросила: «У тебя нет никого, кто поможет?»
Я достала. Милена в тот же день подъехала забрать.
— Милеш, как ты? — спрашиваю я.
— Макс нормально, тромбоциты вот низкие были, при таких химию нельзя. А нам уже пора, там же важна регулярность. У него же низкодифференцированый рак, агрессивный очень. Но мы пересдали — и всё вроде хорошо, готовимся вот к очередной химии… Во вторник…
— Ясно, а ТЫ как?
Милена вдруг поднимает на меня наполненные ужасом глаза.
— Она меня победила, Оль.
— Кто «она»?
— Его болезнь. Сожрала меня. Ну посмотри, что со мной стало.
— Слушай, ты похудела, тебе идёт…
— Перестань, а? — Милена морщится как от зубной боли. — Я сейчас уйду, если ты будешь чушь нести. Я не похудела, а высохла. Знаешь, как яблоко. Если его оставить на подоконнике, оно скукожится, состарится, соки из него уйдут. Вот этому яблоку ты сейчас говоришь «похудела».
— Прости, — я смущаюсь, потому что не знаю, что говорить правильно.
— У меня вопрос, Оль. Что ты подумаешь обо мне, если я уйду от Макса? Вот сейчас уйду, после очередной химии, в разгар болезни…
— Нууу, — я так боюсь опять что-то ляпнуть, что молчу, но получается ещё хуже. — Подумаю, что что-то случилось…
— Всё, я ухожу, — Мила порывисто встаёт со стула. — Не надо говорить вежливые и обтекаемые фразы. Скажи правду!
Я молчу.
— Всё, ясно. Пока, — Мила выходит из-за стола…
— Я подумаю, что это немножко предательство, — выпалила я.
Мила зло смотрит на меня.
— Хорошо, — я сдаюсь. — Без «немножко». Моя первая реакция будет — ощущение, что это предательство. Но мир слишком сложный, не чёрно-белый. Вторая моя мысль будет такая: «Раз она так поступила, значит, у нее были причины».
— А нет причин. Я просто больше не могу.
— Ну, это тоже причина.
— Мы семь лет в этом, Оль. Семь лет рак моего мужа — это несущая конструкция нашего брака. Вчера у меня был нервный срыв. Из-за фильма. Мы с ним любим скачать кино и посмотреть фильмец, пока дети спят или в школе. Так вот вчера я сделала попкорн, а он скачал фильм про… рак. Документальный какой-то. И у меня нервный срыв. Я сначала орала на него, а потом зачем-то вытряхнула попкорн в окно. В состоянии аффекта. Кино — это единственная отдушина. Возможность прожить два часа не в диагнозе, а чьей-то другой жизнью. А он и в эту, другую жизнь, подсовывает мне свой рак. Я так кричала на него. Представляешь?
— Ты? Кричала? Нет, не представляю.
— Будто это была не я. А это и была НЕЯ. Кажется, я больше не могу.
— Не можешь что?
— Жить так не могу. И уйти не могу. Вот ты спрашиваешь, как я? Вот так. «МИЛЕНАНЕМОГУ».
— Ну, раз живёшь, значит, можешь?
— Я чувствую себя такой сволочью, когда даже думаю об уходе. Но я правда об этом думаю. Нет сил больше. Нет ресурса. Я совсем не понимаю, где их взять. Его болезнь сожрала и меня. Она победила. Но если я уйду, я себя не прощу. Я тогда НЕЯ. Предатель. Сволочь. Дрянь. Значит, выбора нет. Значит, надо остаться. А как? Если каждый день кажется наказанием и немножко убивает меня. Макс совсем другой. Может часами рассказывать, где болит, как болит. Это основное событие в его жизни. А меня уже трясет от этой информации. А самое страшное знаешь что? Что это навсегда. У него рак. Его не вылечить на сто процентов. Даже если он будет в ремиссии, он будет внутри. То есть всю жизнь придётся жить в напряге, в страхе… Я когда думаю об этом — хочу в окно…
Я не знаю, что сказать.
Жизнь очень неоднозначна.
Белое никогда не кипенно белое.
Черное никогда не означает только тьму.
Люди смотрят на любую ситуацию с разных колоколен разной высоты. Глядя на Миленину колокольню, все видят болезнь ее мужа и ее служение, а саму ее не видят. А она с этой колокольни уже вниз смотрит и жалеет, что она низковата для полёта в вечность.
Я рассказываю Милене про Наташу.
Про ту, которая никогда не садится с мужем в одну машину.
— К чему ты? — не понимает Милена.
— К тому, что многим Наташа кажется странной. А она знает, что делает. Если машине суждено попасть в аварию, то один их них спасётся. Я к тому, что твой возможный уход — это не обязательно предательство. Просто болезнь — это же авария. Авария, в которую попала вся семья. И живёт в ней много лет. Может, просто пришло время выбирать. И ты вынуждена выбрать себя и выйти из авто. Хотя бы для того, чтобы поднимать детей. Потому что если остаться там, то твоих сил не хватит на всех. Такое тоже может быть. И вы вдвоём сойдёте с дистанции в этой аварии. А по отдельности — больше шансов выжить.
— Но люди вокруг этого не поймут. Осудят.
— Они и не должны. Поймут только те, кто попадал в аварию…
— А себя как простить?
— Слушай, ты же не бросаешь его. Ну, в смысле, не отказываешь ему в помощи. Просто меняется его статус, и у тебя появляется личное пространство. В котором нет рака. Ты заслужила это пространство.
— Ну он же не виноват, что болен.
— Конечно, не виноват. И ты не виновата.
Никто не виноват, что болен. Но любая болезнь — это трансформация. И Макс сейчас другой. Сложный, смотрящий вглубь себя, не интересующийся ничем, кроме рака. А ты -то не больна. А живешь так, как будто его метастазы — в тебе. Не надо две жизни класть на плаху одной болезни. Ты гораздо лучше сможешь ему помочь, если будешь в ресурсе. А для этого тебе нужно иметь возможность отдыхать. От диагноза, от обязательств, от него. Это можно, в принципе, сказать про любого человека, а для того, кто живет, как ты, это особенно актуально. Вот увлечения какие-то, хобби… Не знаю, ты же на танцы ходила. Ходишь?
— Какие танцы? Шутишь? Сил нет…
— Так и не будет, ты же все скважины закрыла. Открыт люк, куда усвистывает энергия. А восполнять как? Не обязательно уходить от мужа. Просто выйди из этой машины. Выбери себя. Время пришло. Ты будешь рядом, когда нужна ему, но когда нет химии или операций, ты будешь там, где много воздуха и вдохновения. Это как… Ну, выйти из больничной палаты и подыши. Ты заслужила. Такой сомнительный подвиг — умереть на коврике его койки, в приступе самопожертвования. Он не оценит. И дети не оценят.
— Авария, говоришь… — Милена задумчиво смотрит перед собой. — Танцы, говоришь… Пандемия же, ничего не работает. Макс говорит: если можно не ходить, лучше не ходить.
— Он прав. Ему лучше. А тебе? А если ты с ума сойдешь, это тоже лучше? А это видимо, в комплекте идёт с домоседством и гарантированным отсутствием вируса… Где ты, Милен. Где ТЫ? Найди себя, верни на игровое поле. И не пешкой. А королевой ситуации. Яблоку надо вернуть соки, и об этом может позаботиться само яблоко. Пока больше некому.
— Спасибо за витамины, Оль.
— Пожалуйста. Обращайся, — я кивнула на коробочку. — У меня девочка знакомая в фармацевтике…
— Я не про эти. Я про разговор…
— А. Ну за ними тоже обращайся. Иногда просто поговорить с тем, кто не обесценит — вставляет круче любых витаминов. Я таких собеседников называю люди-витамины.
— У меня сегодня в этом плане прям комбо, витаминный заряд, — смеется Милена.
Так приятно слышать ее смех.
— Милена, как ты?
— Я? Знаешь, лучше.
— Вот. Вот это правильный ответ. Я вначале спросила тебя «как ты?», а ты сказала: «у Макса тромбоциты». А на вопрос: «Как ты?» надо отвечать, как ты. А чтобы было, что ответить, надо, чтобы была ты. И твоя жизнь.
— Знаешь, — говорит Милена уже в дверях. — Я в детстве сожрала всю упаковку аскорбинок, чтобы не заболеть перед соревнованиями. Думала, чем больше витаминок, тем больше шансов. И заболела все равно. Понимаешь?
— Так ненавязчиво меня еще никто не отшивал, — смеюсь я.
Самая главная мысль этого поста такая: очень важно в любых жизненных обстоятельствах жить так, чтобы было что ответить на вопрос: «Как ТЫ?»