Кандинский Василий Васильевич совершил настоящий переворот в живописи, став основоположником абстракционизма. На его долю выпало немало испытаний. Он пережил войны, революцию, диктаторские режимы. Его искусство не понимали, что вызывало возмущение со стороны критиков. Сам он говорил, что слава придет к нему через 100 лет. Но это поизошло намного раньше. Сейчас он широко известный и востребованный художник на мировом рынке и самый дорогой русский художник. Его картины на аукционах продаются за десятки миллионов долларов.
Почему выбрала раннее (до абстракционизма) творчество Кандинского? Просто в этот период состоялось его знакомство с талантливой немецкой художницей Габриэль Мюнтер и их недолговечная любовь, о чем сегодня и пойдет речь.
Вася Кандинский родился 16 (4) декабря 1866 г. в Москве, на Чистопрудной улице, в семье коммерсанта. В 1871 г. семья перебралась в Одессу, где родители вскоре тихо-мирно разошлись. Мальчик остался с отцом, который управлял чайной фабрикой, мать через некоторое время снова вышла замуж. Воспитанием Василия занималась тетка Елизавета. Параллельно с посещением классической гимназии Вася учится игре на фортепиано и виолончели, занимается с частным преподавателем рисованием. Особые отношения с цветом, с красками начали складываться у него уже тогда. В его детских работах часто встречались неожиданные, поражающие глаз цветовые сочетания. Удивленным, недоумевающим взрослым на вопрос «почему?» отвечал, что «каждый цвет живет своей таинственной жизнью». Окончив гимназию, Василий вернулся в Москву, где поступил на юридический факультет Московского университета. В 1892 году он женится на двоюродной сестре Анне, которая старше его на 6 лет. Собственно, это практически всё, что известно об Анне современным исследователям. Их брак был, судя по всему, «чисто духовным». А впереди Кандинского ждала совсем другая любовь.
В 1896 году знаменитый Дерптский университет в Тарту предложил молодому ученому почетное и перспективное место профессора юриспруденции. Но у него уже созрели другие планы: он решает оставить науку, отказаться от многообещающей карьеры и посвятить себя искусству живописи. А было ему к тому времени ни много ни мало тридцать лет.
В том же году будущий художник прибывает в Мюнхен, считавшийся тогда одним из центров европейского искусства, и записывается в частную художественную школу Антона Ажбе, где учатся также А. Явленский, Дм. Кардовский, И. Грабарь и другие его соотечественники. Однако скоро он начинает испытывать неудовлетворенность школой и процессом обучения.
В 1900 году он поступает в Мюнхенскую академию художеств, в класс Франца Штука, считавшегося «первым немецким рисовальщиком».В конце мая 1901 года несколько художников и скульпторов, объединившись, создали общество «Фаланга» («Phalanx»). Одним из его организаторов был Василий Кандинский. А через год он уже сам преподавал живопись в созданной при обществе школе.
Там в 1902 году и произошла встреча с начинающей художницей Габриель Мюнтер — ей 25, ему 36 лет. После посещения выставки общества «Фаланга» девушка записалась в класс живописи к Василию Кандинскому. Спустя долгие годы, будучи уже в очень преклонном возрасте, пережив их любовь да и самого Кандинского, Габриэле Мюнтер запишет в дневнике: «Для меня было совершенно новым художественным впечатлением то, как Кандинский, принципиально иначе, чем все другие преподаватели, все подробно и основательно объяснял и воспринимал меня как сознательно устремленного к своим целям человека, способного ставить перед собой собственные задачи».
Кандинский первый распознал в Мюнтер творческое видение и природный дар рисовальщика, рекомендовал ей воспринимать рисунок как «преображение действительности», а в частной беседе откровенно ей заявил: «Тебя ничему нельзя научить. У тебя все от природы. Единственное, что я могу для тебя сделать, это оберегать и пестовать твой дар, чтобы к нему не пристало ничего неверного». Весной 1902 года, счастливая, вдохновленная удачей Габриэле писала своим родственникам, что «наконец нашла правильного, настоящего учителя».
Тем временем Кандинский приглядывался к Габриэле не только как к ученице. Казалось, в человеческом и творческом плане она была полной его противоположностью. Она была нетщеславна, спокойна, уверена в себе. О Кандинском же один из его современников высказывался в том духе, что хоть он и производит впечатление человека не от мира сего, на самом деле твердо стоит на ногах и знает, чего хочет в жизни. Однако беспокойство, тревога, неуверенность были всегда рядом, опутывали его, мешали двигаться вперед.
Их притянуло друг к другу как разнозаряженные частицы, как подтверждение принципа: каждый тянется к своей противоположности. Двойная переписка, двойная жизнь Летом 1902 года Кандинский вывез группу учениц в баварский городок Кохель на пленэр. Он рассредоточил учениц по берегам одноименного озера и объезжал их на велосипеде. А поскольку Габриэле, единственная из девушек, с велосипедом была знакома довольно коротко, они стали ездить вдвоем. Разговоры во время поездок, совместные купания в озерах все больше сближали их.
Однако зарождающиеся чувства изначально не были безмятежными. Вскоре в Кохель к Василию приехала жена Аня. Опасаясь невольно выдать себя и тем самым причинить ей боль, Кандинский… попросил Габриэле уехать пораньше. 22 августа она с грустью оставила Кохель. Между ними началась переписка. Их переписка носила «двойственный» характер. Тексты, которые могли попасться на глаза другим, писались на почтовых открытках и были нейтрально-официальными. Письма интимного характера запечатывались в конверт и опускались в почтовый ящик в другое время и в другом месте. «Дорогая фройляйн Мюнтер! — обращается учитель к своей ученице в „официальном“ письме. — … То, что Вы с большим успехом и удовольствием работаете шпахтелем, мне очень и очень приятно. …Со времени Вашего отъезда я сделал четыре этюда». И так далее… И в тот же день любимой отсылается тайная открытка с видом Москвы.
Осенью оба снова в Мюнхене. А Кандинский между тем продолжает ежедневно писать своей Элле. (Так он называл ее, и так она подписывала свои письма к нему). Зачастую это были «стоны израненной души», выплески сиюминутных мыслей, ощущений. Звучала в них тема одиночества, непонятости, непокоя. Иногда он спрашивал ее о впечатлениях от своих работ и огорчался, если ей в них что-то не нравилось. Он жаждал, чтобы Элла целиком настроилась на его волну, чувствовала каждое движение его мысли, все вибрации его души, мечтал, чтобы стерлись границы между «я» и «ты».
Ревность его была столь же всеобъемлюща, как и любовь: от Эллы требовалось, чтобы она была сконцентрирована только на нем одном. Кандинский мучается. Мюнтер тоже. Она никак не может решиться на тайные отношения, хочет ясности, пытается доказать себе и ему, что вариант «учитель — ученица» ее устраивает и другого ей не нужно. Она не хочет встречаться потихоньку, украдкой, не желает жить с нечистой совестью и начинает избегать Кандинского и его семью. Но совсем не видеться они не могут. Тогда возникает идея чистой дружбы. Им следует прекратить тайные встречи, разговоры о любви — ибо пока их отношения остаются на этом уровне — и положиться на время, которое либо усилит, либо погасит взаимное влечение.
Первым сорвался Кандинский. Опять в его письмах замелькали обращения: «Мой нежный друг!», «Мое славное золотое сердечко!», «детка», «светлое мое счастье». 19 июля 1903 года художники встретились на пленэре уже в Кальмюнце. В те годы необычайно живописный Кальмюнц был городом художников. Даже городская гостиница «У красного дрозда», в которой селились стекавшиеся сюда живописцы, была переименована в «Дом художников». Здесь и поселились Кандинский и Мюнтер. Сегодня в ресторане гостиницы все стены увешаны фотографиями их самих, их друзей и коллег.
В Кальмюнце, по свидетельству биографов, отношения пары вступили в новую стадию: Элла стала возлюбленной Василия. Там же они обменялись кольцами, символизировавшими помолвку. Правда, носить их приходилось потом лишь в местах, далеких от Мюнхена и от общих знакомых. В остальное время кольца мирно покоились в шкатулке.
Теперь Василий рассматривал свою связь с Эллой как поворот к новой жизни. Он, наконец, решился на расставание с женой Аней, на что раньше у него не хватало «мужества, воли и энергии». Годы странствий В течение следующих пяти лет, вплоть до середины 1908 года, обручившиеся вели кочевой образ жизни. Инициатива в этом целиком принадлежала Кандинскому, ибо ему была невыносима сама мысль о том, что две его женщины — жена Анна, с которой он официально развелся лишь в 1911 году, и возлюбленная Габриэле, кому на протяжении всех лет их романа он многократно обещал оформить отношения, — что обе они могут жить в одном городе.
Нсмотря на то, что Элла, окончив обучение, сняла для себя в Швабинге ателье, где ей легко и радостно работалось, Василий настаивал, чтобы она каждый раз уезжала к брату в Бонн на то время, пока сам он находился в Мюнхене или отбывал в Россию. А жизнь у брата была для девушки совсем не сахар! Она простодушно поспешила поставить родню в известность о новой стадии своих отношений с Кандинским и в разговорах называла его «мужем». И брата, и сестру такое положение вещей бесконечно коробило и шокировало. Сторонники традиционной семьи, родственники Мюнтер были возмущены поведением Кандинского и не доверяли его обещаниям, что при каждом удобном и неудобном случае старались внушить Элле.
Вместе они путешествовали то в Голландию, то в Швейцарию и Францию, — но возвращались всегда каждый сам по себе. Каждый раз после совместно проведенного времени следовала затяжная разлука. Эта неопределенность сводила Эллу с ума. Кандинский во время каждой разлуки тоже глубоко страдал. Его депрессивная натура не ведала покоя, не могла обрести гармонии в новых отношениях. Совесть мучила его и из-за оставленной Анны, которой он регулярно писал и при малейшей возможности навещал, и из-за Эллы, чьей жизнью он — вольно или невольно — манипулировал. С одной стороны, он жаждал одиночества и самопогруженности в творчество, с другой — изнемогал под бременем мыслей и тоски по Элле.
Зиму 1906 года пара провела в Италии, в Рапполо, а в конце мая отправилась в Париж. Поселились в пригороде, на Севрском холме, где Элла сняла в доме целый этаж сроком на год. Василий готовил к ежегодной выставке порядка двадцати произведений, включающих не только живопись маслом, но и гравюры, рисунки темперой и даже вышивку бисером, которую по его эскизам Элла сделала еще в Тунисе. Казалось, жизнь художников наконец налаживается. Но под маской внешнего спокойствия Василия любящее сердце Эллы чувствовало тайное отчаяние.
К тому времени в Париже, на бульваре Монпарнас, существовал Союз русских художников, где регулярно появлялись многие знакомые и приятели Кандинского, в том числе Ларионов и Гончарова, Явленский и Веревкина, «мирискуссники». Однако Кандинский предпочитал одиночество, контактов и встреч с земляками избегал, часто раздражаясь даже присутствием Эллы. Она же за эти годы достаточно изучила темные стороны натуры своего спутника и привыкла уважать любое его душевное состояние. Поскольку в мрачные периоды Василию действовали на нервы и быстрота Эллиных реакций, и ее открытость внешнему миру, и спонтанный юмор, и даже хороший аппетит, избегая разногласий, она старалась оставлять его одного. Бродила по городу, часто посещала Осенний салон, разглядывая работы разных художников и размышляя, кто из них ей ближе.
Лето 1908 года в творчестве Василия Кандинского стало переломным. Именно тогда он радикально и окончательно изменил стиль и способ творческого самовыражения, начал писать абстрактные картины. В 1909 году он возглавил Новое художественное объединение Мюнхена (НХОМ). Летом того же года Элла купила для них дом в городке Мурнау недалеко от Мюнхена, и в нём у пары наконец-то началась совместная жизнь. Мюнхенская публика категорически не приняла первые выставки НХОМ. В своем кругу Кандинский воспроизводил жалобы владельца галереи, которому по вечерам, после закрытия, приходилось протирать картины, потому что «публика на них плевала».
В октябре 1910 года Кандинский на 2,5 месяца уехал в Россию. Здесь его ждал настоящий успех. Московская интеллигенция обсуждала его книгу «Духовное в искусстве». Бурлюки звали его вернуться на родину, рисовали радужные перспективы. Он участвовал в выставке «Бубнового валета». На другую выставку, проходившую в Одессе, представил 52 (!) работы. Конечно, его переполняли впечатления, энергия, бодрость. Позитив в его письмах бил ключом. Элла же чувствовала себя одинокой и заброшенной, грустила, сетовала на апатию и нежелание работать. Новый 1911 год пара встречала вместе. Но летом они снова расстались — чтобы сбросить напряжение, отдохнуть от «отношений». Василий уже не так нежен и влюблен, как раньше. Элла это чувствует постоянно. Ее робкие намеки типа: «Хотелось бы знать, недостает ли тебе меня хоть немного», — остаются без ответа.
Характер у Эллы начинает портиться. Она ощущает, что их с Василием «брак» постепенно превращается в деловой союз единомышленников. Чтобы не думать о печальном и неприятном, она с головой уходит в работу. Но чем дальше, тем больше осложняется их совместная жизнь. Когда в октябре 1912-го Кандинский опять едет в Россию, Элла прочитывает в его письмах равнодушие к себе. «Ты живешь… для себя, обо мне не думаешь», — жалуется она. Ее собственные письма по большей части унылы и безрадостны, полны негативных эмоций. Кандинский старается быть корректным и сдержанным в своих ответах, но его внутреннее раздражение нет-нет да и прорывается на поверхность.
Когда начинается Первая мировая война, все русские, как «нежелательные лица», вынуждены в кратчайшие сроки покинуть Германию. Василий с Эллой, а также бывшей женой Анной отбывают в Швейцарию. Сначала он рассчитывает на скорое возвращение, но, видя, что война затягивается, отбывает в Москву. Перед отъездом он предлагает Элле больше не жить вместе и в дальнейшем встречаться как друзья.
Элла возвращается в Мюнхен. Они продолжают переписываться. «…Часто думаю о том, как тебе сейчас одиноко, — пишет Кандинский 25 декабря 1914 года. — Мне это очень больно. Тем не менее, мне кажется, что предложенная мной форма (отношений) — наилучшая. …Совесть мучает меня, равно как и сознание того, что многое, что я должен был сделать, не в моих силах: против своего естества я идти не могу. Но время лечит. Вынужденно долгая разлука наверняка внесет ясность…»
Но для Эллы никакой ясности нет. Она понимает одно: он обещал и ей, и ее родным узаконить их отношения и не выполнил своего обещания. Поэтому она будет и дальше верить и ждать. Он должен, обязательно должен официально закрепить их многолетний «брак»! Это ее стремление Кандинский не до конца понимал. Зачем и кому нужна юридическая казуистика, если вместе они больше не будут?! Он не слишком задумывался, что в то время в общественном мнении связь вне брака считалась недопустимой и порочной.
Они договаривались о встрече в Стокгольме, но Кандинский раз за разом откладывает приезд. Его письма становятся все более отчужденными, он вдруг начинает заявлять, что Элла его никогда не любила по-настоящему. …18 июля 1915 года Элла приезжает в Стокгольм. Кандинский все не едет, вместо него приходят письма: «Я приеду, чтобы увидеть тебя. Я этого очень-очень желаю. Но я не могу с тобой жить, как раньше. …Я тебя все время вводил в заблуждение лишь потому, что сам насчет себя заблуждался». На полях этого письма ремарка Мюнтер: «Ты изменился. Ты прекрасно знаешь, что обещал в 1903 году. Надо отвечать за свои слова!»
Она остается жить в Стокгольме, встречается с творческой молодежью и занимается делами Кандинского. Зная его тяжелое материальное положение, организует ему выставку-продажу. Наконец 23 декабря 1915 года Василий приезжает. Встреча получилась нерадостной. Он не привез ни одной картины и принялся интенсивно восполнять их отсутствие, работая у Эллы в ателье. Она тем временем всячески старалась сделать ему паблисити.
1 февраля 1916 года состоялось открытие выставки. Критика, в целом, была доброжелательная. Сам Кандинский комментировал свои абстрактные работы, объясняя публике их содержание. Кое-что ему удалось продать. С 1 по 14 марта проходила выставка Габриэле. Она вызвала широкий резонанс в прессе, а одна из художественных школ в Берлине предложила ей вести мастер-класс.
16 марта 1916 года он покидал Стокгольм, обещая вернуться осенью и подготовить к тому времени документы для бракосочетания. Окончательно заявить о разрыве мужества у него не хватило. …Больше они никогда друг друга не видели. Были еще письма, но постепенно они становились все короче и приходили все реже. А в сентябре 1916 года состоялось знакомство Кандинского с Ниной Андреевской, на которой в феврале 1917 года он женился, скрыв это от Габриэле…