Что один до смерти уставший может сказать другому в доме радости в полночь?

«Я: Ты не любишь зеркала?
ФРАНЦ: Ненавижу.
Вот так, оказывается.
Я: Почему?
ФРАНЦ: Они… очень о времени.
Я: Ты постареть боишься?
Глаза вскинул.
ФРАНЦ: Они очень о том, что так и не сделал.
Я: Зеркала?
ФРАНЦ: Да.
Я: То есть, ты переживаешь, что чего-то не успеваешь? Или не успеешь?
В упор
посмотрел.
ФРАНЦ: Я опасаюсь, что так и не сделаю.»

Тени веточек на обоих качаются.
И времени нет.
Страшно даже — теряется ощущение времени — и не секунд, минут, но веков. Какой век, какая эпоха — двое, вода, статуи, свечи, статуя, капающая светом, как молоком. Венки цветов. Солнце.
И тишина.
Ужасно наполнено делается, мама.
Хорошо, что стоишь на коленях — так тяжело в теле.
И казалось бы — дети, лето, монастырский сад, ничего ведь серьезного, но не с ними.
С ними стоять на коленях в пыли, чувствовать — гравий впивается в чашечки, а двинуться…
… показать весь текст …

Любой лишний контакт, любая лишняя связь и взаимодействие воруют у вас время и энергию. И чем доступнее становятся гигабайты знакомств и информации, тем избирательнее должно становиться существо, если оно, конечно, к чему-то стремится.

И время капсулой из смолы накрывает — тягучее и оранжевое. Золото красное. И нет его, времени — хоть Аккад, хоть Нью-Йорк — Золотой Век, когда боги среди людей ходят — это вот так. Когда они спят на софе желтой между огнем и рассветом, и пахнет старымикнигами, непозволительно дорогими духами и шоколадом в виски. Роскошь не антоним нищих, действительно, роскошь — синоним существ, qui ne sont la que pour faire l’amour et la guerre (Которые родились лишь для того, чтоб заниматься войной и любовью). Что, однозначно, одно и то же. Qui ne sont la, Seigneur, que pour faire ton monde beau (Что ходят по Земле лишь для того, Господь, что мир твой был красив). Храни их лучше, много лучше, Господи, чем
сына своего.