Я думал страх это, но не страх, просто ненависть. К себе. Я: За что? ОН: За слабость. Или не так — за то, что хорош недостаточно.

Нет, любимым не говорят — я хочу стареть вместе.

Любимым говорят — мы будем процветать до смерти и дальше.

Я хочу с тобой вечность. Хочу «всегда» — так она сказала бы Францу.

Но это всеубивающее «бы»!

Сказала бы, но не говорит!

Фрау Рудольф.

Как корабль на мели — толкнул бы кто в верную сторону — толкнул бы, потому что самой тяжело.
… показать весь текст …

Тени веточек на обоих качаются.
И времени нет.
Страшно даже — теряется ощущение времени — и не секунд, минут, но веков. Какой век, какая эпоха — двое, вода, статуи, свечи, статуя, капающая светом, как молоком. Венки цветов. Солнце.
И тишина.
Ужасно наполнено делается, мама.
Хорошо, что стоишь на коленях — так тяжело в теле.
И казалось бы — дети, лето, монастырский сад, ничего ведь серьезного, но не с ними.
С ними стоять на коленях в пыли, чувствовать — гравий впивается в чашечки, а двинуться…
… показать весь текст …

«ОН: Патер! Какое уныние? Уныние это у жирных домохозяек, которым у камелька поныть надо. Такую один раз кованым сапогом пнешь, она птицей взлетит. Не надо меня вашим унынием, отчаянием, я не „передай все в руки божия“ слушать пришел. Бывают просто моменты, когда жить не хочется, и никакого бездействия или апатии. Не хочешь жить и точка. Но живешь. Я даже знаю, почему это теоретически — от ненависти к себе. Раньше думал — из страха, но нет, или даже если и из страха, то страх тоже из ненависти к себе.»

Любой лишний контакт, любая лишняя связь и взаимодействие воруют у вас время и энергию. И чем доступнее становятся гигабайты знакомств и информации, тем избирательнее должно становиться существо, если оно, конечно, к чему-то стремится.