можно бежать от цунами, священников и долгов,
прятаться по безлюдным ночлежкам от военкома.
хочешь? — меняй тараканов и щели пустых домов…
но от себя не уйти:
потому как «в себе» — ты дома.

где каждая трещина на потолке знакома.

••
знаешь, я сквернословил.
я жульничал.
я хулил.
свой оберег и тотем заложил в ломбард…
но, упираясь в тупик, всё равно я тебя любил
… показать весь текст …

Речка вышла за грани русла после плена и власти льдов, — так меня накрывает чувство неприятия берегов.
У весны всё предельно просто: завоёвывай и цвети каждым сантиметровым ростом, в каждой трещине на пути.

Я тебе до психоза рада, — прорастай бузиной внутри! Из любимых персон — в нон грата переходят на раз-два-три. Только ты оставайся. Точка. Буду сдержана и тиха. Я молчу тобой в каждой строчке не написанного стиха.
Я хореем тебя не выдам. Вместо текста — сплошной пробел. Только четверостишье с видом на собрания ЖЗЛ.

Не уйди от меня в архивы.
Отпусти свои берега…
Мы упорно и дерзко живы, чтобы вместе взвеснить снега.

В металлической кружке живёт кареглазый Джа. У него ни шенгенской визы, ни багажа, ни желания выбраться и бежать, потому что на дне его микромира шумит пустыня. Говорит, что построил собственный Вавилон, что в любые оттенки выкрасит небосклон, а шумерское Солнце встаёт с четырёх сторон и в ночи не стынет.

Караваны и тени ходят по часовой и песчаные волны несёт золотой прибой. Из прихожей я слышу, когда захожу домой: Джа плетёт песню Времени на вековом дудуке. И внезапно во всём подъезде мерцает свет, лифт спускается через тысячи прошлых лет, и уже нет Вселенной и взрыва Большого нет. Всё пространство немеет, закрытое в эти звуки.

Я хватаю билеты, мелочь и ноту «до» и с последним аккордом врезаюсь в литое дно. Джа кивает с улыбкой и греет в ладонях вёсны. Моё светлое Детство стоит за его спиной.
Повтори меня!
Повтори и верни Домой!
Джа песочные перевернул часы и воскресли звёзды.