… На южном рынке пахло жарко, пряно,
фруктово и прельстительно для ос.

Дни отпуска летели, безымянны.

Синел вдали, как медный купорос,
край неба над верхушками платанов,
а ты терзался муками Тантала
и мял в дрожащих пальцах абрикос,
пока я шла, тебя не замечая,
но отмечая всё до мелочей.

Да, мир твой мною полнился до края,
но я была совсем-совсем чужая,
из этих, из приезжих, сволочей.

Дразнило взгляды пёстрое парео,
распахиваясь дерзко на ветру,
в тебе клубились ямбы и хореи,
и слово позабытое «нимфея»
рвалось на свет — понятно, не к добру.

Я подошла.
День замер, солнце стало,
мир сбился с такта и пошёл вразнос.
Фригийским ладом лязгнули кимвалы,
и ты, качнувшись торсом возмужалым,
вдруг что-то несусветное понёс.

Сбивались в кучу люди и кентавры,
взрывались звёзды.

Пламенел закат,
настойчиво тянуло диким лавром.
С трудом пройдя сквозь тернии цитат,
аллюзий, ссылок, архетипов, мифов,
беспечная, безмысленная фифа,
я вклинилась.
Звеня, металл презренный,
пройдя сквозь сонмы яростных горнил,
прошил насквозь ядро твоей вселенной,
и глас небесный громко возвестил:
— Мне персиков кило! Не нужно сдачи.—

И ты поник, мой жгучий южный мачо,
и чем-то на секунду стал мне мил.

Но берег звал, и море наливалось
теплом вечерним, и под шум волны
мне как-то по-особому зевалось.
Я ела персики и в кратеры Луны
швыряла косточки и думала, что малость
сладка вполне,
а мир летел в туманность,
которой мы ни капли не нужны.