— У нее есть отец.
— Отец — проезжий молодец. Мужики ж, они такие — какое дите рядом, то и родное. А какое подальше, так и забыл — не вспомнил. Эта его новая щас быстро соберется подберется и залетит родит, не ойкнет. Она не ты, ждать не будет. Раз ребеночка родит, два родит и Ромку к себе привяжет. А я что — разрывайся? Но ты знай, Дашка у меня первая внучка, я ее вырастила, выходила, ей все и достанется.
— Валентина Даниловна, я не понимаю…
Свекровь отмахнулась и налила Лизе в кружку какао:
— Пей давай!
Лиза поняла, позже. Валентине Даниловне требовались размах, разворот, раздолье. Ей нужна была битва, преодоление — любить, ненавидеть, гореть, презирать. Лиза была для нее врагом, с ней нужно было бороться, отвоевывать сына, внучку. Когда они развелись, когда бывшая невестка сдала все позиции, когда Дашка выросла и могла сама решать — ехать ей к бабушке или не ехать, и, естественно, ехала с радостью, Валентине Даниловне стало неинтересно, скучно. В новой жизни сына она была не нужна, лишняя. Ромка был по уши в своей Лене. А Лизе и Дашке она нужна, еще как. Ведь никого у них нет. Внучка ведь ей позвонила, плакала, говорила, что маме совсем плохо. Не кому то позвонила, а бабушке. Если ребенок звонит и просит, если больше не к кому кинуться, а только на нее, Валентину Даниловну, одна надежда, то как не побежать, не поехать? Да мало ли что было в прошлом? Забыть и растереть. Когда такое дело…