Мою знакомую корову Ахтыблю на самом деле звали прозаично: Майка. Так ее называл хозяин — дед Василий.
Хозяйка — бабка Нюра — называла ее ядовито-аристократично — Бля… на. Добавляла еще много красивых, хлестких слов — шалава мерзкая, тварь рогатая, скотина конченая и навязаласьнамоюголову.
А все дело было в том, что корова признавала только хозяина. Ну еще местного ветеринара Федора. Остальные человеческие особи для нее не существовали. Вернее, предназначены они были только для полнейшего к ним презрения и искусных каверз.
Бабка к полуденной дойке готовилась как к бойцовскому рингу. Надевала кожаную летную куртку и шлемофон (специально выпрошенные-купленные у квартиранта летчика).
Обливаясь потом в самый зной, заталкивала во все карманы хлеб с солью, чтобы хоть немного ублажить корову и принУдить ее к спокойной, умиротворенной дойке. Это было непросто. Характер у Бля. ны был отменно сволочной и свободолюбивый.
Если все остальные коровы, завидев хозяек, утробно и радостно мычали, предвкушая солоноватый теплый хлеб и освобождение от тугого набрякшего вымени, то Ахтыбля могла быть раздражена посторонними факторами.
Или дураками-баранами, занявшими всю тень под кустами, или дурами-сотоварками, оказавшимися у нее на пути.
Рога она применяла осознанно и нагло. И аргументом они были весомым. Даже для пастуха Ваньки-брандахлыста. Который и использовал чудное коровье имечко Ахтыбля с хорошим ударом хлыста. Для отрезвления.
Дойку Ахтыбли смотрели все. С неизбывным интересом. Это было местное шоу. Сначала бабка в лётной экипировке прилаживала скамеечку и ведро под выменем. Корова стояла как вкопанная и доброжелательно пережевывала хлеб.
Но стоило бабке присесть и начать влажной марлечкой протирать соски, корова по прямой продвигалась вперед, оставляя бабку со скамейкой как раз у хвоста. Или вбок. Тихо закипавшая гневом бабка Нюра еще вполне миролюбиво призывала корову к послушанию:
— Ну Майка, Маечка… стой, милая. стой, рродн. ах, ты бляяяяяяя… да что ж ты выделываешь, сука такая. у меня ж и так ноги не гнутся. А я здесь с тобой прыгаю, как Брюмель какой.
Наконец, первые струи брызжут в подойник. Корова лениво обмахивается хвостом — оводы в полдень особо приставучие.
Бабка теряет бдительность — а зря. Меткий и увесистый удар хвостом по шлемофону — и тот сползает на глаза, горбом нависая как намордник.
Задушенное — «Ах, ты бля. сука конченая» и больное хватание за вымя караются тут же. Копытом по подойнику.
Молоко лужицей растекается по луговым травам в унисон с длинной гневной тирадой — стоном. «Ах, ты бля. тварь коварная, скотина рогомордая. да зачем я на свет уродилааааааася. чтоб мерзкая дрянь да мной помыкаааааала…» И т.д.
Этот стон — песня будет повторяться еще раза три — на радость зрителям.
Вечером, когда все порядочные коровы идут по домам, Ахтыбля ждет момента и затаивается где-нибудь за чужим хлевом. Ванька-пастух для приличия сотрясает воздух в адрес твари хитрой, но знает, где ее искать.
Она будет стоять под развесистой старой черемухой — у кладки через речку. И час, и два — до темноты. Ждать деда Василия, который возвращается с местной стройки, уже не просто усталый, а вусмерть усталый.
И Ахтыбля подставляет морду, которую хозяин смачно целует, обдавая вкусным запахом самогона и махорки.
И обпиленный рог, за который он хватается из последних сил, и так они продвигаются неспешно, по пути иногда сбивая крынки на заборах. Потому как их немного пошатывает от взаимной любви… Идиллия…